Яндекс в Минске – презентации и впечатления

В середине апреля мы провели в Минске три крупных мероприятия, связанных с запуском yandex.by: пресс-конференцию, Субботник и Семинар Яндекс.Директа. По традиции, презентации докладчиков доступны в pdf:

Андрей Себрант, «Зачем Яндекс Байнету»
Александр Садовский, «Как получить больше трафика»
Михаил Сенин, «Поиск для сайта»
Леонид Шныр, «О роли карт в прогрессивном сайтостроении»
Роман Иванов, «Возможности Яндекс.Бара»
Антон Забанных, «Яндекс.Почта и Народ»
Тигран Худавердян, «Трафик с главной страницы Яндекса»
Татьяна Исаева, «Яндекс.Новости»
Антон Волнухин, «Поиск по блогам» и «Белорусская блогосфера»

Мы вернулись из Минска светящимися. Антон Попов, руководитель сейлз-маркетинга, хочет остаться в Минске: «Я впервые был в Минске – это волшебный город. Широкие проспекты, низкие дома, много места, много пространства. Там наверняка хорошо творить. Аудитория классная. Мы собрали большое количество людей, понравилось, насколько активно все общались и задавали вопросы».

Лидия Третьякова, руководитель отдела региональных продаж: «Аудитория семинара была близкая, вовлеченная. Мы уже обрабатываем списки тех, кто пришел А встречают в Минске и правда всегда хорошо. Угощения были великолепные».

Мне же больше всего запомнилось ощущение, что я приехал в Калифорнию до начала «золотой лихорадки». Очень много ресурсов лежат «на поверхности», сейчас в Беларуси самое-самое время делать хорошие проекты. Достаточно низкая стоимость старта + большой рост аудитории + хороший уровень специалистов = отличные шансы на быстрый рост Байнета.

Как водится, мы тщательно записывали выступления на видео, чтобы показать их потом всем, кто не смог присутствовать. К сожалению, части планов не суждено сбыться: пепел вулкана Эйтысвидеокудадль (он начал извергаться 14 апреля вместе со вступительными словами на пресс-конференции) засветил все пленки. Несмотря на то, что для восстановления информации были задействованы лучшие технологические мощности компании, нам удалось получить только один чудом сохранившийся кадр.



Александр Ларьяновский с воспоминаниями о Беларуси

@темы: Директ, блогосфера, семинар, субботник, ya.ru:author:701508, yandex.by, ya.ru:text, Блог Яндекса, регионы, доклад

---

Включайте Seopult.TV, буду выступать :)

Так и не понял, про что будем говорить, но чего-нить скажем уж конечно.

ВКЛЮЧАЙТЕ ПРЯМУЮ ТРАНСЛЯЦИЮ (с 13.00 мск)
А также31.03.2010 -- Большая разница. ТВ и Эхо (11)28.03.2010 -- Вести.net-бонус. Интервью с руководителем Яндекс.Денег Евгенией Завалишиной (4)24.03.2010 -- Михаил Барщевский прессует Тоню Самсонову за вопрос о мигалке на его машине (46)

@темы: Блог, seopult, Жизнь, интервью, тв, трансляции

---

Воспоминания ветеранов. Часть 6.

Все эти отрывки из воспоминаний ветеранов собраны мной на сайте "Я помню". Герои Великой Отечественной войны". Это рассказы пехотинцев, артиллеристов, танкистов, летчиков и многих других советских воинов разных родов войск. Просто рассказы, десятки рассказов о войне - какой они ее запомнили. Один абзац - одна чья-то история.

Часть 1
Часть 2
Часть 3
Часть 4
Часть 5

...Если я вижу, что у человека мало наград, значит точно пехотинец с передовой. А если наград по пояс, значит точно из тыловиков, "коллекционер"... Помню, был у нас один трусоватый старшина по фамилии Пурич, так у него только ордена были, и ни одной медали, хотя к фронту он и близко не подходил. Как-то вызвал его капитан к себе, мы шли вместе, и тут начался артобстрел, так я и оглянуться не успел, а он уже в тыл бежит... Другой помню, такой невысокий молодой парень, охранял одного политработника и имел шесть медалей "За Отвагу". Шесть!!! Я то прекрасно понимаю, что это за награда, что эта медаль почетнее, чем орден. Спросил его: "Что ты такого совершил? Какие подвиги?" "А что, - говорит, мне выписывают, я и беру"...

...В госпитале не было женских палат вообще, а была только гауптвахта. Из гауптвахты освободили людей, а меня туда поселили. Гауптвахта была в землянке, на полу вода. Доски были наложены просто так, в грязь. Как раз был день 8 марта. Вспомнил начальник госпиталя, что есть раненая девушка в госпитале. Меня вынесли с гауптвахты и показали генералу, который в госпитале был с инспекцией. Начал меня расспрашивать: «О, девушка! На фронте с сорок первого года! Две медали «За Отвагу»! И Вы все на фронте?» Я отвечаю: «да, стойкий оловянный солдатик» - «а в какой палате Вы находитесь?» - «а на гауптвахте». Он дал всем нагоняй, мне выделили уголок в палате. Я забыла фамилию этого генерала. Спрашивает: «как ты столько лет продержалась-то?» Я отвечаю: «не знаю я. Вера Барбашова убита, Аня Шмидт убита, Маша Лугина убита, а я среди них была, и жива осталась».

...Кто молодые были, те искали выпивку. Это только в кино, каждый немец со «шмайсером», а каждый вечер, нам старшина роты, по сто грам «наркомовских» наливает в кружки.»Наркомовские» давали нам только в наступлении и то редко. После войны у нас в полку 23 человека , из обозников, выпили древесный спирт и померли.

...Самый страшный эпизод - форсирование Немана. Те, кто после него выжил, на предплечье сделали себе татуировку "12.09.1944". Вот смотри... Форсировать реку было полнейшим безумием. Но ведь как... вперед бога мать! Наш берег пологий песчаный, немецкий отвесный. Приготовили резиновые шлюпки, погрузили пехоту. От разведвзвода пошла группа на двух шлюпках. Нас же не слышно и не видно, а пехота... То чем-то загремят, то по воде веслами шлепнут. Немцы дали нам выплыть на середину реки... Страшнее мы ничего не видели... Неман весь вскипел. Мы попрыгали из лодок. По течению человек девять нас выплыло в расположении соседней дивизии. Стали подплывать к берегу, а оттуда пехота из пулеметов по нам начала лупить. Мы их обматерили - огонь прекратился. Вытащили нас на берег и в СМЕРШ. Потом сообщили в дивизию, из дивизии приехал начальник разведки и нас забрал.

...Однажды врач меня обидела сильно. У меня что-то с ногой случилось, такая боль дикая, что наступить на ногу не могу. А внешне ничего не видно. Я пришла к ней, а она посмотрела, и говорит мне «симулянтка!» Я думаю «ничего себе, симулянтка, с сорок первого года в боях!». А это в 1945 году было. Потом слышу еще, что врач говорит: «сегодня в бой идем, вот она и симулирует». Я обиделась страшно и кое-как ушла оттуда. А идти не могу. Увидела повозку, которая шла как раз в наш полк. Меня привезли. Что делать-то? Я такая обуза для ребят, без ног! К вечеру у меня нога распухла так, что и в сапог не лезла. А там как раз понадобилась какой-то взвод пулеметный на танк посадить. Я говорю: «давайте наш взвод на танк, раз я ходить не могу, поедем!» Танки вывезли нас на позицию, мы рассредоточились, а танки пошли на свою позицию, отступили. Мы остались одни, вырыли окопчики, сидим и ждем. И вдруг мы смотрим – из леса напротив выходят немецкие танки! А наших танков нет! А пехота-то где? Так что получается, что наш взвод остался в одиночестве, три пулемета и все. Думаю, ладно, огонь открывать мы не будем, это бесполезно. Пусть они пройдут, и мы попробуем их сзади атаковать гранатами – вот такое я решение приняла. Ребята мои заволновались. Я им говорю: «ребята, вы же знаете, я убежать не могу. Сами знаете, какая у меня нога – я никуда не убегу. И вам я приказывать тоже не могу на верную смерть оставаться. Так что оставьте мне гранат побольше, а сами как хотите». Никто не убежал.

...Очень много было вшей. Особенно зимой, руку за пазуху сунешь, десяток точно вытащишь. Один или два раза за зиму нас отводили во второй эшелон, километра на два от линии фронта, где устраивали нам баню. В одном сарае раздеваешься, и голяком по снегу в другой. Там вода нагретая. Немного помоешься, так, намочишься только. Белье в прожарку отдавали. А через пару дней, что мылся, что не мылся, снова заедают.

...А когда мы шли из Праги, многие из наших "стариков" несли в рюкзаках швейные машинки. В деревенском дому это ж целое сокровище! Ещё они старались набрать вещей, которые места занимали немного, а ценились высоко. Тут уж кому что попадало в руки, вплоть да медицинских инструментов. Или те же самые швейные иголки. У нас же после войны ничего не было, и за коробку таких иголок можно было выменять огромное количество разных вещей.



..."За Родину! За Сталина!" мы не кричали. А пехотинцы в атаке иногда кричали. Идеология была мощным объединяющим фактором. Знали, за что воюем, и в победе не сомневались.

...Я стоял у открытых дверей вагона, мне нравилось наблюдать за природой и думать, мечтать о чём угодно, но только не о войне, я вообще почти не думал о войне. У меня была твёрдая уверенность, что меня не убьют. Мне казалось, что даже колёса нашего поезда выбивали: "будешь жить...будешь жить..." - это конечно мистика, фантазия, но я почему то был твёрдо уверен, что увижу ещё своих родных, свой Челябинск.

...Командир расчёта приказал мне войти в караул для охраны двух миномётов, в ночное время, т.е. с 18-00 до 22-00. Приказ я выполнил и в 22-00 заглянул в землянку, и тихонько спросил: "Кто меня будет подменять?". В ответ я услышал мат "высшей категории". Я подумал и решил, что ещё пару часов я подежурю, а утром разберёмся. Прошло ещё два часа, и я уже смело спросил: "Кто меня будет менять? Я почти всю ночь отстоял на посту!" Через несколько минут из блиндажа выскочил сам комбат в белых кальсонах, белой рубахе и с пистолетом в руке (он очень был похож на Чапаева, но в тот момент мне было не смешно). - "А, ну пошли за мной!"- крикнул комбат, с добавкой мата, и повёл меня в овраг. - "Сейчас я тебя расстреляю!". Он отошёл метров на 10 и поднял пистолет.... Вот как чувствует себя человек, если ему осталось жить несколько секунд? Человек в этот момент тупеет, он никого не вспоминает, не о чём не думает, он отключается от жизни. Это очень странное состояние, я бы никому этого не пожелал. Расстрелять надо врага! А я что сделал? Нарушил дисциплину, не выполнил приказ? Вот так на войне солдаты гибли от своих же "командиров"... Через минуты 2-3 комбат очухался, грубо говоря, и громко сказал: "Стоять будешь до утра! Пока не рассветёт!", и пошёл в блиндаж (видимо замёрз).

...Когда вечером, перед ночным маршем стали строить личный состав, то оказалось, что человек 10-12 не могут встать в строй. Эти ребята выпили содержимое индивидуальных химических пакетов, которые имеют гексахлормеламин, растворённый в техническом спирте. Пришлось их привести в нормальное чувство и поставить в общий строй, а так же закрепить за ними личный состав, стойкий к таким "забавам".

...Один раз в Пруссии наши достали какой-то древесный спирт, уговорили попробовать. Говорят, надо чуть водички, и потом его сразу глотать. Я попробовал и у меня во рту он пениться начал. Я с непривычки выплюнул все и отказался. А те двое ослепли потом. После этого нам запретили у немцев еду пробовать, особенно жидкую: суп, алкоголь. Боялись отравлений. Иногда найдешь в подвалах консервы или сало, это ели.



...Была такая «мода» в годы войны, демобилизованных по ранению простых солдат отправляли в трудармию, на шахты и на лесоповал, в строительные батальоны. Советская власть пока всю кровь из человека не выпивала в покое его не оставляла. Попал отец на лесоповал, в Пермскую область. Только в 1946 году он вернулся окончательно к нам домой. Помню его рассказы о том времени. Рядом с ними работали на повале заключенные, так зеков кормили лучше, чем трудармейцев.

...Я верил, что останусь живым. Было ли мое убеждение наивным?.. Меня все эти годы ждала с фронта моя любимая девушка Полина. Мы полюбили друг друга еще в школе. Даже в самых тяжелых боях на передовой я надеялся, что ее любовь сохранит меня от вражеской пули. После войны я приехал к ней. Служил я тогда в Северной Корее, в таких местах, где не было никаких нормальных условий для жизни, где даже для простого солдата служба была тяжелейшим испытанием воли и духа. Она поехала со мной на Восток. Когда родилась моя дочь, роды мы принимали сами, ближайший врач находился в пятидесяти километрах от моей заставы. А сейчас у меня уже 8 правнуков. Сам факт, что солдат или офицер честно воевал на передовой и уцелел, трудно осмыслить. Остаться живым в той «мясорубке» было везением.

...Когда немцы сдавались подразделениями, мы их выстраивали, и они сдавали нам своё оружие и часы. У меня в результате было несколько десятков часов. Так мы их совершенно не ценили. Даже стреляли по ним вместо мишеней на спор друг с другом. Попадёшь в часы, он тебе вместо них свои отдаст. А не попадёшь, так всё равно свои часы отдаёшь. А вот как перешли границу, тут уж увидели, в каких обносках наши советские люди, и поняли ценность трофеев, которых у нас уже не было.



...Когда в кино показывают, что солдаты в атаке кричат "Ура" - это все свистеж! Да кто там кричал "Ура"?.. У нас, например, не кричали, зато у нас был такой случай. Мы стояли на Мораве, и там была такая дамба, за которой залег наш батальон. Я как раз принес пакет, и увид, что командир батальона собрал человек восемьдесят, и на счет "три" все начинали кричать "Ура". Сразу выезжал немецкий бронетранспортер, и по этому месту начинал строчить из крупнокалиберного пулемета. Но мы же лежим за дамбой, и он нас не доставал. Перебежали в сторонку на пятьдесят метров опять кричим. Снова выезжал этот бронетранспортер и опять давай шерстить... Вот так мы им нервы трепали, на психику давили, и должен сказать, что на них это действовало.

...Хорошо, что все награды я носила на себе, и их не украли. Думали, наверное, что у меня трофеев целый чемодан. Мы же пехота, а трофеев если набрать, то что делать с ними? За собой таскать? У нас же и так пулемет, и никакого транспорта. Это может быть тыловые части что-то набирали себе, у них и машины и повозки были. А у нас пулемет, куда с ним еще. Разве что чистое нижнее белье мы брали, и переодевали, и по мелочам – часики трофейные у меня были, и те тоже украли.

...-В один день со мной, судили капитана, кавалера семи орденов. За попытку изнасилования. Шел он по Берлину, немка к нему подбегает, кричит, лицо ему царапает и платье на себе рвет. Капитан опешил, не может понять в чем дело. Арестовали его, дело «сшили», получил 10 лет лагерей. Чья это была провокация? Он так и не понял. После войны никто немок не насиловал – они, простите за выражение,- «сами давали», кто по «любви», кто за пару пачек сигарет - пусть это и прозвучит цинично.

...Когда во время разведки боем мы переправились через р. Дон, готовились к атаке на высоту, когда каждый жестами указал, сколько переправилось и готово к атаке, я тихонечко скомандовал: "Ну что, братцы, с Богом!" Потом мне это дорого стоило. Комиссар полка на меня насел: "Какой Бог? Почему не было команды: "За Родину! За Сталина!" Какой крик, какая команда: "За Родину! За Сталина!" Так кричали, когда поднимались в атаку, днем, в бою, а тут немцы спят. Их главное не разбудить, не переполошить. Пару раз особисты интересовались, верующий ли я.

...Там же в Венгрии мы стояли в одном местечке, и вдруг подходит к нам одна мадьярка, что говорит непонятно, но видно, что жалеется. Оказалось, что один солдат взял беременную девушку, и хотел ее изнасиловать. Я недолго думая доложил офицеру, он пошел, вывел его к калитке, и как дал ему по морде... А я стоял рядом, и думал, что если он на нас направит оружие, то я его точно убью... Но тот молча ушел. Так потом эти венгры нас приветствовали как родных, стол накрыли, и даже руки нам целовали.

...Меня мой разведчик, узбек Альметов, коммунист и орденоносец, пытался застрелить тихой сапой. Он отказался выполнить мой приказ, и мне пришлось принять крутые меры. Альметов почуствовал себя "оскорбленным в лучших чуствах", затаил злобу и решил меня прикончить, искал подходящий момент, но я его "ждал". Он все понял, и после этого случая молчал , и ничем свою неприязнь не показывал.



...Дошли до какой-то деревни. Смотрим, часовой что-то охраняет. Его убили, но появились еще двое, одного убили, а второго взяли в плен. Надели ему колпак на голову, в рот кляп, и потащили. У нас в роте был такой специальный ватный колпак для "языков", как ведро. Причем этот унтер вначале отказывался идти, даже говорил: "Хоть расстреливайте, но не пойду". Но Плетников через нашего переводчика ему сказал: "Поживешь еще". Привязали его за член, и он так побежал... Но смеха это ни у кого не вызвало, тем более у меня, у всех же нервы на пределе...

...По сравнению с немцами мы были очень бедные. В их окопах мы находили и масло сливочное, и консервы, и шнапс, не то, что у нас.

...После войны отношение к женщинам было плохим. Мы даже боялись говорить, что мы фронтовики. Нас обзывали "ППЖ", полевая походная жена. Когда я замуж вышла, муж был меня на 12 лет старше, и я боялась ему признаться, что была на фронте. Мы все ордена свои попрятали!

...Не в пример нашим соотечественникам, немцы очень ответственные, дисциплинированные. Немец никогда не позволит себе пьяным на улицу выйти или даже окурок где-то бросить. Всё чисто, культурно. Мало того, по одежде с первого взгляда и не определишь, кто перед тобой - министр или простой рабочий. Если у нас на фабриках тогда никаких условий не было, то в Германии они заканчивают работу, принимают душ, переодеваются и идут по улице все в рубашках с галстуками, в руке портфель. В толпе немец никогда никого не толкнёт, не нахамит. Нормальные они люди. Просто не повезло им, что у них Гитлер к власти пришёл.

...Мы шли как раз через его края, и он попросил нас отпустить к его родным. Пришли туда - а от его деревни осталось три дома. Его семью, мать и дочь, немцы сожгли живьем, облив керосином, потому что его отец был в партизанском отряде. Полицаи выдали: И вот когда уже заняли Берлин, когда почти закончилась война, он видит: идет немецкая девочка. Он подозвал ее, посадил на танк, позвал с собой товарища, - и на двух танках они привязали ее за ноги и разорвали. Был суд, и на суде он говорит: "Я отомстил за своих родных". 10 лет ему дали, но потом, месяца через два, выпустили".

...Инциденты были и еще, но приказ Г.К.Жукова быстро восстановил порядок. Отменили свободное хождение солдат по городу. Их стали отпускать по увольнительным. Нарушителей строго наказывали. Были и трагические случаи. Однажды группа солдат раздобыла спирт. Выпили изрядно. Через некоторое время им стало плохо. Врачи срочно госпитализировали солдат. Но несколько человек все же умерло, а несколько - ослепло. Спирт азался метиловым, древесным. Командир батальона чуть ли не с пистолетом в руке выявлял пивших этот спирт.



...Еще во время войны, когда проходили в Карпатах, то в одном месте нашли три трупа наших девушек-военнослужащих, даже не знаю, кто это были. Перед смертью их страшно пытали: отрезали груди, выкололи глаза, звезды на теле вырезали, ну как так можно... Я лично видел эти растерзанные тела... Причем, точно было известно, что это сделали именно венгерские солдаты. И вскоре после этого в плен взяли четверых венгров, их привел один боец на лошади, и командир его спрашивает: "Где их взяли?" - "Сидели в скирде, стреляли по нашим из пулемета и снайперских винтовок". - "Ну, раз так, отправить их в земотдел..." И тут же их просто расстреляли... Но чтобы у нас кто-то пленных пытал, я про такое даже и не слышал никогда.

...В свободное время я ходил по Берлину (благо имелся документ, разрешающий выход из части). Ходил в кино. Кстати, кинокартину «Сердца четырех» я впервые видел в Берлине. Она шла на русском языке и я, как мог, комментировал ее сидящим рядом немкам. Судя по реакции зала, картина немцам понравилась. Особенно восторгались Самойловым немки, называвшие его нидлиш (милый).

...В 1945 году, по моему мнению, немцы бились с упорством обреченных. И жалости к ним никто не испытывал. Даже при допросе пленных, попадались такие нацисты-фанатики, что нам в лицо плевали, презирая смерть...

...Один раз там, где я наступал со своим отделением, нужно было взять сильно укрепленный дом. Мы идем на захват, а там немцы сидят, они кое-что изучили по-русски, кричат: "Иван, не стреляй, мы уйдем!" Я знал немецкий, мы договорились, что мы стрелять не будем, а они первый этаж оставят. Мы, отделение, всего 10 человек, туда пробрались, постреливаем, но оказалось, что в доме много немцев было, и не все ушли, часть осталась. Первый этаж наш, там вода, а со второго немецике позиции начинаются. Повоевали, постреляли, немцы нам кричат: "Рус, дай воды!" Я в ответ: "А вы, фрицы, дайте нам курева!" У них же сигареты были, а не наши самокрутки. Спускают они сверху на веревке свой плоский котелок, заполненный сигаретами. Мы высыпали сигареты, набрали воды, кричим: "Тяните назад". Немцы потянули, поболтали немного, кричим: "Немцы, тикайте, а то стрелять будем!" Те в ответ: "Подождите, нам еще котелок воды нужен!" Снова котелок с сигаретами спустили немцы, мы им водой его заполнили. После немцы из дома ушли, мы вдесятером его полностью заняли, доложили начальству, что объект взят. Это было очень важно, потому что этот дом сильно мешал продвижению наших войск. Наверху такому делу очень обрадовались, за это мне дали Орден Славы 2-й степени.

...Иногда происходили странные вещи, за мелочь могли бойца осудить на пребывание в штрафной роте, а на "крупные дела" смотрели сквозь пальцы. У нас один командир роты, бравый парень из Воронежа, напился и после боя изнасиловал немку и потом расстрелял ее вместе со всей семьей. Его арестовали, отправили в трибунал, пошли слухи - то ли ротного приговорили к расстрелу, то ли дали 7 лет лагерей. Прошло пару месяцев, он к нам полк прислал письмо, написал , что служит в другой дивизии, на прежней должности, мол, его сам Калинин помиловал... Все эти трагические эпизоды, происходили только по причине пьянства. Когда я летом 1945 года попал служить в знаменитую 150-ую стрелковую дивизию генерала Шатилова, бравшую рейхстаг, то за год службы, было 196 случаев, когда по пьянке военнослужащие стреляли друг в друга и убивали.

...За то, что девушки в армии становились чьими-то ППЖ - их не особо осуждали, тут было все понятно. Приходит молодая санитарка или телефонистка в стрелковый батальон, а там несколько сотен здоровых мужиков, уже забывших, как это, девушку обнять, все смотрят на нее с интересом, многие с сочуствием, но некоторые и с похотью. Вот она и идет в ППЖ к старшим офицерам, ищет покровителя в штабе, там и место почище, и от приставаний других "потенциальных кавалеров" всегда защита будет. Но не все "шли по рукам"... Таковы были реалии, но тогда и моральные устои были другими. У нашего заместителя командира полка в ППЖ была девушка-снайпер, на минуточку. Так он ей в снайперскую зачетную книжку от "своей широкой души" столько застреленных "фрицев" записал. Мы над ней подшучивали, у тебя "боевой счет" скоро на звание Героя потянет, а она отвечала, что, мол, зря смеетесь, сколько бы там не записано, а половина счета ее, честная, лично убитые из снаперской винтовки немцы.



...Помню одного "языка", которого мы повезли в штаб полка на санях. Немец всю дорогу орал, что он всегда был социалистом и что "Гитлер капут!", и так надоел нам своими криками, что ребята высадили его из саней и сказали - "Вали отсюда на все четыре стороны". Мы едем дальше, а немец бежит за санями - в плен хочет...

..."На войне как на войне", конечно, и "трофейничали", да и "девок щупали", не без этого, но я ни разу не видел случаев прямых жестоких издевательств по отношению к цивильному немецкому населению. Когда почти без боя взяли Росток, то уже на следующий день в город был введен полк из состава частей по охране тыла, со специальной задачей - для поддержания порядка. Отношения с местными немцами были неплохими, наши тыловые службы сразу организовали пункты питания для гражданских жителей города. Можно было увидеть следующую картину: лежит на мостовой наш офицер, пьяный "в дым", а два пожилых немца пытаются поднять его , объясняя другим - "Он не мертвый, он больной, ему надо срочно помочь".

...Еще до этого я узнал, что немцы сделали с евреями города Умань, да и всего мира. И я решил, что буду поступать с немцами также, как они поступали с моим советским и с моим еврейским народами. Но когда я первый раз столкнулся с гражданскими немцами, мне не захотелось их убивать. Передо мной стояла пожилая немецкая пара, и рука не поднялась. Так и никого не трогал, ни разу... Как-то попал к нам в плен молоденький немчик , лет семнадцати. Я четко осознавал, что если пошлю его с конвоиром в наш тыл, то не доведут, обязательно «шлепнут» по дороге. Спросил у немца –«Ты кто?» -«Артиллерист»-«К нам пойдешь подносчиком снарядов?» -«Да». Три дня он воевал у нас в расчете, а потом я лично отвел его в штаб полка и передал под охрану.

...Немцы всегда оставались сильным, хорошо организованным противником. И в конце войны они давали нам иногда "прикурить", дрались до последнего патрона и человека, а если отходили с линии обороны, то без паники и драпа.

...В дни боев за Буду произошел инцидент, в результате которого я сам мог погибнуть, причем от своих. На недавно освобожденной улице меня остановила криком девочка лет десяти и, плача, повела в квартиру многоэтажного дома. Там советские старшина и двое солдат, разгоряченные боем и вином, пытались надругаться над тремя женщинами, находящимися в квартире. И, как я позже узнал, одна из них была еврейкой, которую они более четырех месяцев прятали от депортации в лагеря смерти. Когда старшина меня увидел, он наставил на меня автомат и принялся кричать: "Уйди, или мои ребята тебя сейчас прикончат!", мол, скольких русских женщин мадьяры насиловали и убивали. Возникла крайне критическая ситуация: я один, а против меня трое озверевших пьяных солдат, которым я помешал исполнить свои замыслы. Потребовалось проявить волю, терпение и осторожность, чтобы под прицелом автоматов уговорить их не превращаться в насильников и убийц. Два часа, проведенные там, стоили мне огромного напряжения и запомнились на всю жизнь. Ведь я был один, и никто даже не узнал бы о моей гибели от своих солдат...



...В Губене, к нам, в полуокружение прибыл штабной инспектор, подполковник, по фамилии Ц-в. Мы находились в четырехэтажном здании, и вдруг услышали этажом ниже женские крики. Наш комбат, майор, приказал разобраться , что происходит. А это сам инспектор пытался изнасиловать немку. Тогда наш комбат сорвал с него погоны и возмущенно произнёс: - «Какой ты подполковник!?Ты, сволочь, честь офицера опозорил! Я тебя разжаловал! Вон отсюда!»

...Там даже романы возникали между русскими и немками. Правда, это категорически запрещалось. Провинившегося военнослужащего за 24 часа отправляли из Германии. У нас два таких случая было. Один из них особенно запомнился. У нас лейтенант был переводчиком, и у него так завязалось с одной немкой, что они даже пожениться хотели. Командование не разрешило. Причём она даже была готова уехать с ним в Россию. Но, как они ни уговаривали командование, им расписаться не позволили, а его из Германии выслали.

...Мой командир батареи, когда напивался, то полностью терял над собой контроль и у него появлялись садистские наклонности, он мог взять в руки финку и пойти резать пленных. Такое бывало. Сразу звали меня, поскольку я имел на командира влияние, и мог его всегда вовремя остановить и не допустить расправы.

...Днем на трех танках подъезжаем к какому-то придорожному трактиру. Слезли с танков. Три бойца заглянули в харчевню и тут послышались выстрелы. Ребята выбегают. Один из них ранен. Из трактира в панике выскочили немцы, человек пятнадцать. Двое смогли удрать, а остальных мы перебили на месте. Зашли вовнутрь. Хозяйка трактира нам улыбается, предлагает отобедать за счет заведения.

...Однажды я видел, как повар, из стрелкового батальона, пожилой дядька, татарин, заметил среди пленных «власовца», своего земляка. И забил его насмерть, считай, что половником убил, при этом, приговаривая – «Ты сука, всех татар опозорил!». Никто его не останавливал.

...Вот по дороге домой, пока добирался, тут очень хотел выжить. Потому что у возвращавшихся была инерция убийства - за малейший поступок стреляли друг друга. Большинство ехало с оружием. И у меня за голенищем в разобранном виде был Вальтер. В вагоне ко мне привязался один и здорово меня оскорбил. В другой бы момент довел бы дело до конца, но здесь старался ни с кем не конфликтовать. Попутчики мои, с которыми уже не первый день ехали и которые знали кто я и что я, вывели его в тамбур и бросили под поезд.

...В Восточной Пруссии в пустых населенных пунктах бродили тучи брошенного бежавшими от нас хозяевами "бесхозного" скота. Бойцы сами доили коров. В подвалах домов мы находили соленья, закатанные в стеклянных банках, мы такое видели впервые. Отъедались мясом, и дошло до того, что многие стали воротить нос от говядины или свинины, мол, зачем это жрать, когда под рукой куры и гуси, нам "дичь подавай". Вскоре за нашей спиной появились " сельхозкоманды" собиравшие ничейный скот, технику и прочее добро, до последнего зернышка - все это отправляли в СССР.

...Вот трофеи мы собирали и сдавали их в тыловые части, себе ничего не брали, вот только из Австрии нам разрешили отправить посылку домой, но маловато я отправил. Мои же старшие братья поездами намного больше перевозили.

...Я еврей, и после всего, что немцы сделали с моим народом, был готов со спокойной душой убивать их всех до единого. Но вот пришел на немецкую землю, и не трогал гражданских немцев, хотя терзался от одной мысли – они все убийцы, или матери и дети убийц, почему я должен их жалеть и проявлять великодушие. Есть такое понятие – «коллективная ответственность». Немцы, все как один поддерживали Гитлера, прекрасно знали, как поголовно уничтожают евреев, к славянским народам относились как к быдлу и недочеловекам, прославляли своих палачей и эсэсовцев и так далее. И те из нас, кто восхищались богатыми и крепкими немецкими крестьянскими хозяйствами, хорошо знали, что немецкие бауэры по сути дела были рабовладельцами, у каждого из них в хозяйстве были самые настоящие рабы, угнанные в неволю «ост» - рабочие… Так кого мы должны были жалеть?

...Когда наш повар ставил на стол очередное блюдо, американский офицер налил ему полную четырехсотграммовую кружку «виски», рассчитывая, что он поделится с работниками кухни. Но повар одним залпом осушил содержимое кружки, и только крякнул, не закусывая. Американцы оцепенели в изумлении... Было чему удивляться: американцы угощали чешек плитками шоколада, а местных парней сигаретами, а мы, только и всего, что пели вместе с чехами «И за острова на стрежень».

...В Германии женщины,особенно молодые, избегая насильников, измазывали свои лица, гримировались под старух. Но там, где прошла пехота, редко какой женщине удавалось избежать насилия.

...В самом начале берлинских боев, мы, все три взвода управления дивизиона вместе, сидели в фойе какого-то здания, балагурили, кто-то показывал товарищам трофейные часы. Позади нас какие-то артиллеристы чистили пушку и стали ее проверять. Случайный выстрел… Снаряд попал прямо в нашу толпу, вокруг меня сраженные насмерть люди попадали как снопы, а я целый, на мне ни царапины… Подошли к расчету этого орудия, но не убивать же их… Случайный выстрел…

...По поводу насилий над немецкими женщинами. Как правило, все происходило по взаимному согласию. Ты еще в дом не зашел, как немки готовы отдаться и находятся в «полной половой готовности». И не потому что их пропаганда Геббельса запугала, мол, все русские солдаты - это азиаты-насильники, так легче лечь сразу в кровать, чем навеки в сырую землю. Многие женщины просто изголодались по мужикам.

...Идем с разведчиками по немецкому поселку, заходим в один из домов спросить дорогу. Рядом с нами «чужая» пехота. И вижу я, как пехотинцы хватают немецкую девчонку, лет двенадцати и начинаются «художества»… Выстрелил по ним, они девчонку бросили и сбежали.

...Интенданты в те дни действительно потеряли совесть, "трофейная лихорадка" дошла до абсурда, один раз задержали машину с грязным бельем из немецкого госпиталя, которую вел наш шофер. Он даже не мог внятно объяснить, зачем ему это грязное барахло.

...У нас был «сын полка», мальчишка лет пятнадцати, в свое время сбежавший из немецкого концлагеря, так его приходилось останавливать, а то он начал противотанковыми гранатами немцев «глушить». Сказали нашему старшине, чтобы за ним присматривал, а то он мог пол-Германии по ветру пустить. Но ведь было право у этого парня мстить!

...Приехал голый, без всяких трофеев - демобилизовался-то из госпиталя. Если бы из роты, то и одели бы нормально и трофеи были. Мы вырывались в Венгрии в города, где все ювелирные магазины были открыты, ничего не успели спрятать. У всех были полные карманы часов, браслетов.

...Много народа погибало из-за отсутствия связи и несогласованности между различными подразделениями. Неразбериха. Никто толком не знал, где какая бригада или полк, кто на сколько километров успел продвинуться вперед. На подступах к Берлину на моих глазах погиб целый стрелковый батальон от массированного залпа своих же «катюш». Страшно было смотреть на поле, усеянное трупами более двухсот молодых, стриженных «под ноль» ребят. Как декорация для фантастического фильма...



...В разгар войны в газетах и по радио нас призывали в страстных очерках и стихах Эренбург, Сурков, Симонов мстить фашистам за их злодеяния. Стихотворение Константина Симонова так и называлось - «Убей его!»... Я же, убивая фашистов, никакой особой радости не испытывал. Знал, что надо убивать и делал свою работу. Кому-то этот немец враг, а кому-то друг, муж или сын. И пленных не пристреливал, и раненых «фрицев» не добивал... Мое стихотворение "Я его убил":

Как в бинокле памяти я вижу
За Днепром заснеженную даль.
На снегу в траншее немец рыжий,
Человек, застывший навсегда.

Я его убил. Мне стало страшно.
И ему и мне хотелось жить.
Я его убил. Секундой раньше
Он успел бы сам меня убить.

Может быть, ждала солдата мама,
Может он имел жену, детей.
Пуля весит ровно девять граммов,
Горе же куда потяжелей.

Я убил его у старой рощи,
У склоненных до земли ракит.
Если был он человек хороший,
Жаль его, но Бог меня простит.

Воспоминания ветеранов о войне <a href="http://fotki.yandex.ru/users/rare/view/247275/"><img src="http://img-fotki.yandex.ru/get/2914/rare.43/0_3c5eb_86f9e31a_XL.jpg" width="468" height="379" title="" alt="" border="0"/></a> ...В пятом часу утра нас разбудил гул самолетов. Мы собрались у штабной палатки. В небе над нами медленно летели на восток многие десятки немецких бомбардировщиков. Собственно, о войне никто и не подумал. Решили, что это маневры, либо наши, либо немецкие, и спокойно пошли к реке умываться. И пока мы умывались, на палаточный городок налетели немецкие самолеты и разбомбили наш полк. Примерно 60 -70 % личного состава полка погибли или были ранены во время этой первой бомбежки. Считайте, что от полка только название сохранилось. Мы вернулись к тому месту , где была наша палатка, а там - все перемешано с землей и кровью. Нашел свои сапоги, чьи – то галифе, а гимнастерку с портупеей – нет. Умываться шли к реке в трусах и в майках, так я на себя накинул какой-то гражданский пиджак (с убитых снять гимнастерку тогда не решился). Только тут мы поняли – это война… ...Когда объявили о начале войны, то я думал, что все закончится через одну неделю победоносным вступлением нашей Красной Армии в Берлин. И когда 25-го июня в городе появились первые беженцы из Западной Украины , то для меня это стало неожиданностью. ...В ночь на двадцать второе июня я спать не пошел. Сидел в комнате и читал книгу. Видно задремал, и книга выскользнула из моих рук и упала на пол. Я потянулся за ней и услышал какие-то хлопки. Взглянул мельком на часы, на них было 03-45 ночи. Снова, раздались какие то странные звуки похожие на раскаты грома. Мама крикнула мне – «Петька, закрой окна, дети грозы боятся». Я подскочил к окну, а там… Все небо черное от самолетов. В эту минуту посыпались бомбы, прямо перед нашим домом. Они падали на палатки комендантского взвода, оттуда выбегали солдаты в одних кальсонах и трусах. Рядом с нами были дома, в которых жили летчики. Оттуда выскакивали летчики и стремглав неслись на аэродром истребителей И-16, находившийся за старым польским кладбищем, неподалеку от штаба армии. Я стоял как завороженный и не мог оторвать взгляд от этой изумительной и страшной картины, от разрывов бомб. «Мессеры» летели так низко и медленно, что я воочию видел, как один из немецких летчиков помахал мне, мальчишке, стоявшему в освещенном оконном проеме, своей рукой в перчатке. Понимаете, видел! ...Никто, конечно, войне не обрадовался, но мы думали, что разобьем немцев «в пух и прах», как говорится «закидаем шапками…» А когда с фронта пошли первые известия, было очень горько и обидно, никто ведь и не думал, что немцы вдруг так попрут, но мы все равно рвались на фронт. <a href="http://radulova.livejournal.com/1741409.html">Читать дальше...</a>

---

Воспоминания ветеранов. Часть 1.

Все эти отрывки из воспоминаний ветеранов собраны мной на сайте "Я помню". Герои Великой Отечественной войны". Это рассказы пехотинцев, артиллеристов, танкистов, летчиков и многих других советских воинов разных родов войск. Просто рассказы, десятки рассказов о войне - какой они ее запомнили. Один абзац - одна чья-то история. Воспоминания разделены на несколько частей, оставить свой комментарий вы сможете в последнем, шестом посте.

...17–го июня 1941 года в ГСПУ состоялся выпуск молодых лейтенантов. На выпускной вечер приехала моя мать. Она так гордилась мною, и все время повторяла – «Сынок, лишь бы войны не было».

...В воскресенье 22 июня 1941 года, я проснулся поздно, где-то часов в десять утра. Умывшись и с ленцой позавтракав черным хлебом, запивая его кружкой чая, решил поехать к своей тетке. Приехав к ней, я увидел ее заплаканной. Расспросив, узнал, что началась война, и ее супруг Павел ушел в военкомат записываться добровольцем в Красную Армию. Наскоро попрощавшись, я решил не задерживаться и направился в общежитие Горьковского речного училища, где я в то время учился. По дороге в трамвае разговор шел о войне, о том, что она долго не продлиться. «Напала Моська на слона», - сказал один из пассажиров.

...В пятом часу утра нас разбудил гул самолетов. Мы собрались у штабной палатки. В небе над нами медленно летели на восток многие десятки немецких бомбардировщиков. Собственно, о войне никто и не подумал. Решили, что это маневры, либо наши, либо немецкие, и спокойно пошли к реке умываться. И пока мы умывались, на палаточный городок налетели немецкие самолеты и разбомбили наш полк. Примерно 60 -70 % личного состава полка погибли или были ранены во время этой первой бомбежки. Считайте, что от полка только название сохранилось. Мы вернулись к тому месту , где была наша палатка, а там - все перемешано с землей и кровью. Нашел свои сапоги, чьи – то галифе, а гимнастерку с портупеей – нет. Умываться шли к реке в трусах и в майках, так я на себя накинул какой-то гражданский пиджак (с убитых снять гимнастерку тогда не решился). Только тут мы поняли – это война…

...Когда объявили о начале войны, то я думал, что все закончится через одну неделю победоносным вступлением нашей Красной Армии в Берлин. И когда 25-го июня в городе появились первые беженцы из Западной Украины , то для меня это стало неожиданностью.



...В ночь на двадцать второе июня я спать не пошел. Сидел в комнате и читал книгу. Видно задремал, и книга выскользнула из моих рук и упала на пол. Я потянулся за ней и услышал какие-то хлопки. Взглянул мельком на часы, на них было 03-45 ночи. Снова, раздались какие то странные звуки похожие на раскаты грома. Мама крикнула мне – «Петька, закрой окна, дети грозы боятся». Я подскочил к окну, а там… Все небо черное от самолетов. В эту минуту посыпались бомбы, прямо перед нашим домом. Они падали на палатки комендантского взвода, оттуда выбегали солдаты в одних кальсонах и трусах. Рядом с нами были дома, в которых жили летчики. Оттуда выскакивали летчики и стремглав неслись на аэродром истребителей И-16, находившийся за старым польским кладбищем, неподалеку от штаба армии. Я стоял как завороженный и не мог оторвать взгляд от этой изумительной и страшной картины, от разрывов бомб. «Мессеры» летели так низко и медленно, что я воочию видел, как один из немецких летчиков помахал мне, мальчишке, стоявшему в освещенном оконном проеме, своей рукой в перчатке. Понимаете, видел!

...Никто, конечно, войне не обрадовался, но мы думали, что разобьем немцев «в пух и прах», как говорится «закидаем шапками…» А когда с фронта пошли первые известия, было очень горько и обидно, никто ведь и не думал, что немцы вдруг так попрут, но мы все равно рвались на фронт.

...Я ждал повестки из военкомата, смутно понимая, что вокруг происходит. Уже 26-27 июня жители кинулись грабить брошенные магазины, наступило, фактически, полное безвластие, многие украинцы открыто говорили, без особого сожаления, что немцы придут в Житомир уже через считанные дни. Я уговаривал маму эвакуироваться, но она колебалась, говорила, что у нас нет денег, и мы просто пропадем на чужой стороне. И уже мама согласилась уезжать на Восток, собрала какой-то узелок, как из Новоград-Волынского с колонной беженцев пришел ее отец, мой дед, который ей сказал: "Пусть молодые уходят, а нас немцы не тронут". На следующий день мне принесли повестку из военкомата, я сразу явился туда, нас собрали в небольшую колонну, всего человек тридцать молодых парней, и, не позволив отлучиться домой за вещами, строем повели на Киев. Я даже с матерью проститься не успел... Вот так получилось... Только после войны узнал, что маму и деда убили немцы, вместе со всеми евреями Житомира, не успевшими уехать в эвакуацию... 18.000 человек расстреляли...

...26 сентября полк высаживался на Невский пятачок. Был пасмурный день, низкая облачность. Короткий огневой налет и вперед на всем, что может плавать шлюпках, баркасах, плотах. Немцы, нас не ждали. Мы быстро захватили первую и вторую траншеи - они были метрах в четырехстах друг от друга. Завязался рукопашный бой. Выбили немцев, закрепились. Бои там были страшные. Траншеи были забиты трупами. Плотность войск была такая, что если снаряд взрывался, то кого-то точно задевало. Из винтовки никто не стрелял, там дрались саперными лопатами, гранатами. Жизнь солдата сутки, ну двое. Как мне удалось уцелеть? Я не знаю. Я не думал о смерти.

...Автоматы брали только немецкие - легкие, надежные, удобные. В наш чуть-чуть пыль или грязь попала - все, отказал. С нашего надо стрелять короткими очередями, чтобы не нагревался. Чуть нагрелся, и пули рядом начинают ложиться.

...Кому Героя дали не по праву и не за боевые заслуги, был комсорг батальона, которого к званию представлял политотдел дивизии. Этот комсорг действительно был на первом плоту, вместе с моими минометчиками, но на середине реки его зацепило пониже спины мелким осколком, пустяковая царапина, и он сразу же расплакался, стал умолять солдат, отвезти его немедленно обратно, пока он не истек кровью, на что бойцы ответили ему, что они ему не извозчики и послали комсорга куда подальше. Но политотдел дивизии, видно, "расписал" этого комсорга в наградном листе как - "героически, презирая смерть, невзирая на тяжелое ранение, с призывом "за Родину! За Сталина!", первым ступил на вражеский берег и повел за собой в атаку...", и прочую чушь и чепуху, которую штабные виртуозно сочиняли в реляциях "для своих"... Бойцы потом возмущались, увидев в расположении батальона такого "свежеиспеченного Героя"...

...Бригада, в составе которой я сражался, держалась до последнего, воевала достойно, но даже у нас, после каждого привала не досчитывались людей, началось дезертирство, нередко случалось, что и комсостав, иногда, «пропадал при неясных обстоятельствах»… Про «запасников» и пехоту даже говорить не приходится. Те тысячами сами уходили к немцам сдаваться. Я сам видел это, своими глазами… Это сейчас все еще пытаются подобный факт замолчать, но масштабы предательства в 1941 году действительно были страшными. Когда к Киеву отошли, то из рядовых красноармейцев остались в строю исключительно комсомольцы - русские и евреи, были еще отдельные украинцы – «восточники», и конечно, коммунисты и комсомольцы из комсостава. Такое у меня сложилось личное впечатление в те дни…



...Полк был в основном укомплектован новобранцами, поляками из Западной Белоруссии, так они все разбежались по домам уже в первые дни. Паника и неразбериха были неописуемыми. Мы ничего не знали, что происходит. Связи со штабом дивизии не было. Вокруг – полная неопределенность. Мы понятия не имели, что уже окружены и находимся в глубоком тылу противника. Посланные связные - в полк не возвращались. Только через дней пять прилетела немецкая «рама» и стала кружить над нашим расположением. У нас на полуторке стояла счетверенная зенитная пулеметная установка, и какой-то солдат из Средней Азии стал вести огонь по самолету. Безрезультатно.

...Приходит на мой НП комполка с комбатом и ротными, посмотрел что происходит, и приказывает всем выйти из здания во двор, он будет ставить задачу на повторную атаку. Зачем, какого черта он всех наружу вытащил, когда задачу можно было сообщить на НП в здании? Только вышли на улицу, встали рядом с комполка, "хлопок", раненый комбат падает на землю, через мгновение следующий "хлопок" и один из офицеров падает замертво. Снайпер работал.

...Я работал секретарем военного трибунала дивизии в 1941 году. Нужно учесть, что тогда ведь даже штрафных подразделений еще не было, поэтому часто приговор выносили с такой формулировкой: "Осудить к двум годам лишения свободы условно, с направлением на фронт". Я бы не сказал, что уровень наказания был какой-то чрезмерно жестокий, хотя некоторые случаи, конечно, вызывали у меня внутреннее сомнение и даже протест. Например, дело курсанта, если не ошибаюсь, Ефмана, которое мы рассматривали еще в Свердловске. Там было военно-политическое училище, которое готовило политруков. И перед самой отправкой на фронт этот курсант написал письмо девушке, с которой он дружил, с примерно такими словами: "Все, сдаем последние экзамены, и поедем на фронт исправлять ошибки наших незадачливых дипломатов". Но это письмо прочитал и отец этой девушки, который заявил куда следует, и вот за такие слова ему дали пять лет, хотя было совершенно понятно, что это обычный мальчишка, который просто решил выразиться красиво... Или, например, дело одного солдата, который высказался насчет авиации. Сидя в окопе и наблюдая за господством немцев в воздухе, он заявил: "Вот так вот, готовились, готовились, а смотрите какое превосходство у немцев". И за такие разговоры ему приписали пораженческие настроения и влепили 58-ю статью...



...Пленные немцы были совсем не такие, как их рисовали нам в училище. Эти были крепкие, загорелые, стриженные под бокс (наших солдат стригли «под ноль»), воротники расстегнуты, рукава закатаны. Стали допрашивать. Я знал немецкий язык, и переводил на этом допросе. На все вопросы немцы отвечали одинаково – «Сталин капут! Москва капут! Руссише швайн!». Предупредили : не дадите сведений – расстреляем. Ответ не изменился. Стали их расстреливать по одному. Никто из шести немцев - не сломался, держались перед смертью твердо, как настоящие фанатики.

...Женщины сказали, что на другом краю поселка стоят немцы, вынесли кое - что из гражданской одежды, дали по куску хлеба и завели на колхозную молочную ферму. Прибежал заведующий фермой, и стал нас прогонять – «Сталинские выродки – кричал он нам – комсомольцы поганые! Суки! Житья от вас не было! Не дам вам молока, лучше немцам все отдам!». Я только спросил его – «За что ты на нас, на красноармейцев, так орешь? Мы же с тобой советские люди! Как тебе не совестно?!Опомнись!». Мужик схватил косу и кинулся на меня. Но его дочь набросилась на него, повалила на землю, и держала, изрыгающего брань и проклятия, бешеного от ненависти, родного папашу.

...Вдруг моя установка дернулась, и пошла вперед без команды. Мой механик-водитель Ким Байджуманов, молодой парень, татарин по национальности, не реагировал на команды, машина шла прямо на деревню, и за моей установкой вперед рванули еще две СУ-76. Влетаем в деревню, немцы разбегаются по сторонам, и тут самоходка врезается в избу и останавливается. Оказывается, что в самоходку влетела болванка, пробила грудь механика- водителя, и он уже мертвый, в последней конвульсии, выжал газ, и наша самоходка все время двигалась вперед.

...Вечером того же дня к нам добрался командир. Сказал, что мы в полном окружении, что Минск уже, видимо, взят гитлеровцами, и передал приказ – выходить из окружения мелкими группами. Мы, молодые лейтенанты, отказывались в это поверить, приняли командира за лазутчика или провокатора, но когда увидели комиссара нашего полка уже в солдатской гимнастерке без знаков различия и в дырявой шинели, стриженного под красноармейца – то стало ясно, что наше положение аховое…

...Произвели телесный досмотр, в протокол записали – еврей. И приговор – партизанский разведчик. Расстрел. Я видел, как немец пишет в протоколе слово – «шиссен», он даже произнес его вслух, но я сделал вид, что не понимаю. Я был единственный в камере, кто уже имел официальный приговор – расстрел. Ждал смерти ежедневно. Какие-то странные мысли лезли в голову – а где расстреливают? В тюремном дворе? Или повезут за город к месту расстрела? Один из товарищей по камере сказал - а может еще не все потеряно? И посоветовал – Загадай себе сон, приснится земля – смерть, вода – жизнь (у многих народов есть поверье – вода к добру снится). Загадал. И мне приснился сон: иду по большому, без конца и без края , черному, вспаханному полю. Иду очень долго, стремлюсь это поле перейти, преодолеть. Наконец, поле кончается, появляется море, и по освещенному утренним солнцем берегу идет мой родной дядя (который был на фронте и тоже вернулся с войны живым). И сон оказался вещим. Немецкая машина тотального уничтожения где-то дала сбой, обо мне на время забыли…

...Вокруг, на всех дорогах и тропинках , уже ходили немцы и даже полицаи(!), прочесывающие леса. Видели, как по дорогам мимо нас гонят на запад тысячные колонны пленных. Мы - были потрясены увиденным, мне не передать словами, что творилось в моей душе в эти минуты. Людьми овладело отчаяние. Продовольствия не было, патроны на счет.

...Построились. Начальник училища полковник Давыдов зачитывает приказ, чей он уж там – Сталина, не Сталина: «Училище отправить на фронт без присвоения званий». Готовилось наступление на Смоленщине, туда дальше: Москву от опасности освободили, нужны были солдаты. Мы прослушали все эти хорошие вести, призывы: «Шагом марш! Вставай страна огромная, вставай на смертный бой. С фашистской силой тёмною». Раз-два – по улице Карла Маркса на вокзал. Никто не знал, родители не знали, кировских всё-таки много было, но как-то разнеслось. Народу на площади много, народ вокруг идёт: «Миленькие! Да спаси вас Бог». Крестили нас, осеняли крестным знаменьем.

...Убивали рядом с нашим бараком… Иногда слышались крики - Да здравствует Сталин! Отомстите за нас! – со второго этажа барака все было видно и слышно. Но меня в списках не оказалось, они составлялись только на местных, и снова Бог хранил - меня «пропустили».

...Отношение к политрукам? Никакое! В атаке я их видел только один раз. Обычно политруки появлялись на передовой только когда наступало затишье. Я не помню чтобы кто-то в атаках кричал «За Родину» или там «За Сталина». Шли вперед с криком «Ура», диким воем и матом на устах.

...Ну, отец был человек грамотный – он знал, что надо писать, лишнего не писал никогда. Обычно мы получали письмо, всё измаранное цензурой. Я получал письма не измаранные. Не, ну иногда там что-то вычеркнуто и всё…

...Они вроде только-только уехали от нас на фронт, и буквально едва ли не через неделю навещают нас раненые и рассказывают про бои в Сталинграде страшные вещи: "Ребята, там такая мясорубка, что можно только мечтать о ранении, потому что оттуда только две дороги, или в госпиталь или в землю..."

...Когда ты идешь в разведгруппе брать пленного, то хоть стакан водки выпей, зубы стучать будут от страха. А как на нейтралку лег - все прошло, никакого волнения, все абсолютно четко, ясно. Все слышишь, как веточка треснула, птица вспорхнула, снег с ветки упал. Вот этот озноб, он тобой поборим.

...Паника в Москве началась 15 октября. Я видел, как рабочие завода Серп и Молот вышли на площадь Ильича, от которой начинался знаменитый Владимирский Тракт, а ныне шоссе Энтузиастов. Именно по этой дороге, бросая на произвол судьбы свои предприятия и рабочих, бежали из Москвы всякие чиновники. Бежали с домочадцами и со всем скарбом. Для этой цели многие взяли грузовики, принадлежащие не им лично, а заводам, заправили их бензином, захватили много бочек бензина с собой, погрузили все свое добро, и рванули на восток. Но рабочие этому воспрепятствовали: как же так? Начальство бежт, а ас тут бросает без руководства?! Рабочие стали останавливать эти машины, вышвыривать оттуда этих чиновников с визжащими семьями, вышвыривать на дорогу имущество и тут же его разворовывать.



...Вечером мы перешли на новые позиции, и, причем нам тогда сообщили, чтобы мы были начеку, потому что против нас могут стоять власовцы. Почему так решили? Да потому что немцы семечки не едят, а там вокруг все было буквально усыпано шелухой.

...Наша атака захлебнулась, солдаты залегли, и тогда командир полка прямо на автомашине выехал на это поле и начал поливать немцев из счетверенной зенитной установки. Солдатам стало стыдно, и они поднялись в атаку.

...Я сразу побежал на свой НП, а там командир взвода управления встречает меня с бутылкой коньяка: "Товарищ комбат, сначала выпьем, а уже потом и драпанем"... Тут возле КП стали собираться мои батарейцы, я к ним подошел, но оказалось, что вся наша матчасть осталась на брошенных позициях... В такой ситуации у меня уже появились самые разные мысли в голове, а тут еще один из моих солдат меня сильно смутил. Он еще в Сталинграде нехорошо отличился на почве охоты за трофеями, мне тогда много нервов из-за него потрепали. И тут, в такой непростой ситуации, он подходит, и протягивает мне мед, который он где-то достал: "Угощайтесь, товарищ комбат". А мне как раз до этого меда... Причем, мне еще запомнилось, что его штаны были разодраны, потому что болванка из немецкого танка прошла у него прямо между ног...

...Шли ночью колоннами по 40-50 человек, даже не думая, а что стало с танками Рядом с нами драпал на коне какой-то полковник. Вдруг он разворачивает коня и скачет к нашей колонне. У нас впереди шел молодой солдат, киргиз. Полковник подлетает на коне к этому солдату и стреляет ему в голову из пистолета. Наповал. Орет нам –«Стоять! Назад!». Вспомнил сволочь об ответственности за отступление, а парнишку убил ни за что, ни про что…

...Я не знаю, как получилось… Я только помню, что перед первой атакой нам выдали по десять патронов на винтовку. А потом я стою, затвором щелкаю, стреляю, а у меня уже нет патронов. Вдруг какой-то хлопает меня по плечу солдат: «Хватит, немец уже убежал». Вокруг трупы наших штрафников, а я живой. Думаю: «Как же так?» Ничего не понимаю, как будто помешался.

...Я считаю, что не стоило выдавать эти, как их тогда называли, "наркомовские" сто граммов. Они потом боком вышли нашему народу, потому что приучали людей к водке... Уже после войны в Свердловске одно время я ходил обедать в офицерскую столовую. И мне казалось просто диким, что офицеры не садились есть без ста граммов... А где сто там и двести и больше... Помню, что наблюдая эту картину я подумал тогда: "Да, далеко мы так пойдем..."

...У меня во взвод пришел с пополнением молоденький узбек Сайфулаев, по-русски знал поначалу два десятка слов, в основном матерных. Но рядом был боец Файзулин, татарин, хороший парень, который великолепно говорил на русском языке и еще мог спокойно объясниться по - казахски и по-узбекски. Так мы его к солдату-узбеку «приставили», и вскоре новичок и пулемет знал, и даже русские песни научился петь. И погибли они вместе, в одном бою…

...Потери у нас были очень и очень чувствительными. Страшная «текучка кадров», как тогда говорили. Мы теряли людей в каждом бою, в каждой мелкой стычке. Никто из пулеметчиков не успевал толком познакомиться друг с другом, а иногда просто узнать, откуда кто родом или запомнить фамилию напарника. Память не сохранила ни одного пулеметчика который бы не был ранен. В роте был свой рекордсмен по ранениям, Анатолий из Ржева, получивший на фронте шесть ранений. У нас был расчет, которым командовал русский парень Сашка, а вторым номером был еврей по имени Айзик. Они оба были ранены по четыре раза. Мне самому пришлось трижды оказаться на госпитальной койке. Шансы выжить в пехоте были фактически нулевыми. Каждые два месяца личный состав роты обновлялся полностью. Без оговорок. Нас никогда не жалели.

...Вот сейчас часто пишут о страшных летних боях на Ржевском направлении, но почему мало кто вспоминает, что происходило там, в первые месяцы 1942 года. Я воевал под Сталинградом и Курском, но не видел на войне ничего страшнее и ужаснее этих боев. Там ничего живого вокруг не оставалось. Все время приказы – "Вперед!", под шквальный убийственный огонь. Там все смешалось: день с ночью, тела утых людей и трупы лошадей, горящая техника и целые танки, идущие в бой. Понагнали туда столько войск, что когда пошли в прорыв, то невозможно было понять, где какая часть. Артиллерия стреляла, куда Бог на душу положит - и по своим и по чужим. Мы несли там такие дикие потери, что даже я, глядя на поле боя, задумался, почему столько людей погубили?

...С дивизионной разведкой хорошие взаимоотношения были. После удачных поисков и мы, и они иногда придерживали немцев. Держали их у себя, кормили. Если им ставили задачу взять языка, а у нас был "лишний" немец, то мы им отдавали. Так же и они нам. Это же жизнь... Если оборона жесткая ты поди попробуй языка взять! Так что выручали друг друга.

...Командир взвода штрафников, старший лейтенант, был тоже не простой. Власть у него была большая. Он мог под видом неподчинения расстрелять, могли любое наказание применить. А у него было любимое наказание, посадить на бруствер стеной к противнику. Расстояние до немецких окопов было метров 250-300. Наказанный садился на бруствер спиной к немцам, ногами в траншею. Если оставался жив - хорошо, если нет - списывали. Он отдавал какой-то приказ, а я ему что-то в ответ сказал. Он на меня посмотрел: "На 30 минут на бруствер". Вот так. Два солдата меня охраняют. Я сел. Немцы не стреляют. Видимо уже знают, в чем дело. Один солдат мне говорит: "Слушай, ты имей в виду, не важны эти 30 минут, а важна последняя минута. Если успеешь спрыгнуть - будешь жить, а не успеешь - тебе хана". Я 30 минут отсидел. Они дают команду: "Прыгай". Прыгнул. Пуля мимо вжик... Остался жив. Примерно через три недели батальон пошел в разведку боем. Нас вернулось двадцать два человека, причем половина из них ранена.



...Вся Речица была забита ранеными, нас не хотели принимать ни в одном из госпиталей. Водитель грузовика остановил машину на центральной площади и крикнул нам – «Братцы! Расползайтесь! Может, в какой госпиталь и проскочите!».

...Мы, когда обсуждали все, что творилось вокруг, были убеждены, что это – «вредительство» чистой воды, что не могут нормальные генералы так бездарно и глупо свою «живую силу расходовать», и своих советских граждан в военной форме на убой столь безжалостно гнать. Мы говорили вслух, что это сплошное предательство. И я был в этом тогда уверен.

...Федорову ранило, Ирину Грачеву ранило - многих девчат, я уже забыла имена, многих. Нас очень мало осталось. Марусю Гулякину снова ранило. Меня контузило, но я не пошла к санитарам, потому что кругом - кровь, у меня вся гимнастерка пробита, как горохом, и глухая я. Чего, думаю, я пойду, чего они мне сделают? Там кругом без ног, без рук, в крови, а чего я пойду? И не пошла.

...Когда выпускников Ашхабадской снайперской школы привезли в сентябре 1943 года к Днепру, то из трех тысяч «свежеиспеченных» снайперов, собранных вместе с разных тыловых снайперских школ, в отдельные снайперские роты отобрали только пять! человек. Всех остальных кинули на днепровские плацдармы как пехоту.

...У нас в 20-м ТП служил один старшина, который уже три раза горел в танках и чудом спасался. Счастливчик. Комполка мне говорит –«Давай его сохраним!». Перевели этого старшину на кухню, невзирая на его протесты. Но от судьбы не убежишь. Перед Курской дугой он трагически погиб. В тылах полка шастал пьяный «особист» из чужой части и сдуру угрожал солдатам пистолетом. Один старшина из наших тыловиков был парень крутого нрава, он этого «гостя-особиста» лично разоружил, вытащил обойму из пистолета и начал этот пистолет «изучать», забыв про патрон в стволе. Случайный выстрел, и все... Пуля попала в нашего старшину -танкиста стоявшего напротив. Смерть нелепая, трагическая... Судьба такая...

Часть 2

---

а не лепо ли бяше нам, братья

немного старославянских и других забытых слов

Беспроторица - безысходность, отсутствие средств
Блажити – славить, восхвалять
Блядословить - лгать, обманывать
Буява, Буево – кладбище, могила
Верстати - сравнивать, уравнивать
Вертоград - сад
Вечор - вчера
Возбнути ся - пробудиться
Выдруковать - напечатать
Грясти – идти
Гунка кабацкая – рубище, выдаваемое в кабаках в обмен на пропитую одежду
Доброзрачный - красивый
Дряхл - печален
Жир - богатство, изобилие
Жупел - горящая сера (смола)


Здатель - строитель, зодчий; гончар
Ирий - рай, теплые страны
Колгота - ссора, неурядица
Кроме зря - смотря в сторону, не смотря на это
Ласкосердие - чревоугодие
Мудити, Мудно - медлить, медленно
Навь - смерть
Напрасно - внезапно, неожиданно
Обояльник - обольститель, чародей
Оле - однако, но
Опрати - постирать
Орать - пахать
Орь - конь
Плищь - шум, крик; смятение, волнение
Подражание – уподобление, насмешка, поругание, передразнивание
Подъхибь - лесть, лукавство
Полудне - юг
Полунощь - север
Пострел - чума, эпидемия
Похухание - осмеяние
Прелестный - лживый, обманчивый
Притькнути - доказать
Прочее - будущее
Пых - гордость, надменность
Рожьци - стручки
Сиромах - бедняк
Скимьнь - львенок
Слы - послы
Солило - блюдо
Спекулатор - палач
Срачица - исподняя рубашка
Стафилье - изюм
Стомах - желудок
Сыр - творог
Туга - печаль, тоска
Тутнь - грохот; конский топот
Тща - напрасно
Ублажати – прославлять
Уй - дядя по матери
Укроп - горячая вода
Усмяглый - усталый
Хитрец - художник, творец
Хлябь - бездна, водные глубины
Хоть - любимый, любимая, желание
Целовати - приветствовать
Юда - скупец
Юдольный - земной
Ядь - еда, пища
Язва - рана; беда, печаль
Япончица - накидка, плащ

интересные дополнения любо целовати

@темы: древнерусская тоска, этимология, слова

---

Добро пожаловать в настоящее

12 апреля мы пригласили вас в путешествие по прошлому. За три с небольшим недели на главной странице Яндекса сменилось четыре десятилетия, и вот мы прибыли обратно – в настоящее.

Надеемся, нам удалось передать дух времени, напомнив о прекрасной музыке, интересных фильмах, важных событиях и выдающихся личностях.

Любопытно посмотреть, что стало визитной карточкой каждого десятилетия, то есть пользовалось у вас наибольшей популярностью.

Итак, 60-е.

В «новостях» – первый полет человека в космос, Лев Ландау – лауреат Нобелевской премии, Теодор Мейман демонстрирует работу первого лазера, Лариса Латынина вновь привозит с Олимпиады шесть золотых медалей, The Beatles собирают толпы поклонниц в Амстердаме, Софи Лорен и Элизабет Тейлор получают свои первые Оскары.

Самыми популярными композициями десятилетия стали:

Oh, Pretty Woman – Roy Orbison
Hello, I Love You – The Doors
Boom Bang-A-Bang – Lulu

Изображения – символы эпохи: Мода 60-х, Fiat-124, Sandra Dee.

Хитом музыкального видео стала песня «Нас звёзды ждут» в исполнении Ларисы Мондрус. В съемках «клипа» участвовали советские космонавты, в частности – Юрий Гагарин.



70-е

Режиссер Владимир Мотыль предложил новое видение Гражданской войны, The Beatles выпускают свой последний альбом – Let It Be, Элвис Пресли – снова в турне после длительного перерыва,Ту-144 – первый авиалайнер, превысивший скорость звука, Василий Алексеев признан самым сильным человеком планеты, Александр Солженицын удостоен Нобелевской премии по литературе.

Среди путешественников во времени особой любовью пользовались следующие музыкальные композиции:

Do Wah Diddy Diddy – Manfred Mann
Hit The Road Jack – Ray Charles
Child In Time – Deep Purple

В изображениях заметили: ВАЗ-2101, «Ушастый запорожец», Aston Martin Lagonda

Джо Дассен с хитом «Salut», автор которого, между прочим, Тото Кутуньо, стал символом эпохи в видео.

80-е

Москва принимает Летнюю Олимпиаду, в Тбилиси проходит фестиваль рок-музыки, IBM выпустила персональный компьютер: 5150 IBM PC, Габриэль Гарсиа Маркес получает Нобелевскую премию по литературе, Sony начинает выпуск проигрывателей компакт-дисков, Apple выпускает ПК Apple Lisa, журнал «Time» называет компьютер человеком года.

В музыке предпочтение отдано следующим композициям:
Always On My Mind – Pet Shop Boys
The Lady In Red – Chris De Burgh
Smooth Criminal – Michael Jackson

Изображения, символизирующие эпоху: сериал «Династия», косуха, Madonna

Хитом видео стал саундтрек к фильму «Бум» в исполнении Ричарда Сандерсона.

90-е

В России создан первый узел ФИДО, зарегистрирован первый сайт во всемирной паутине, открыто движение поездов по тоннелю под проливом Ла-Манш, «Криминальное чтиво» получил главный приз Каннского кинофестиваля, Су-37 взял первый приз на авиасалоне в Ле Бурже, успешно завершен эксперимент по клонированию млекопитающего.

Хиты 90-х:

Falling In Love – Aerosmith
Heaven’s Door – Guns ‘N’ Roses
One – U2

Spice Girls, leggings, а также свадьба Пугачевой и Киркорова – абсолютные лидеры «картиночной» зрелищности.

Клип Ace Of Base – Happy Nation – самое популярным видео этой эпохи.

Те, кто не успел вовремя присоединиться к нашему путешествию, может отправиться в него в любой момент – достаточно просто ввести запросов поисковую строку Яндекса. А еще можно установить любую из «ретро-тем» – они уже ждут в каталоге.

Вера Егорова, вникаю в современность

@темы: Мультимедиа, видео, Картинки, ya.ru:author:49150057, ya.ru:text, Блог Яндекса, Музыка

---

Воспоминания ветеранов. Часть 5.

Все эти отрывки из воспоминаний ветеранов собраны мной на сайте "Я помню". Герои Великой Отечественной войны". Это рассказы пехотинцев, артиллеристов, танкистов, летчиков и многих других советских воинов разных родов войск. Просто рассказы, десятки рассказов о войне - какой они ее запомнили. Один абзац - одна чья-то история. Воспоминания разделены на несколько частей, оставить свой комментарий вы сможете в последнем, шестом посте.
Часть 1
Часть 2
Часть 3
Часть 4

...Немцы пошли в атаку, под прикрытием минометного и артиллерийского обстрела. Мне сразу осколоки мины попали в левую ногу и в руку, но я не покинул поле боя, осколки костей не задели. Подползла девушка-санинтсруктор, меня перевязала, и тут ей осколок попал в бедро. Теперь уже мне пришлось ее перевязать.

...Был такой случай. Взяли здорового немца. Он показания в полку сделал, а в дивизии сказали, что он не нужен. Командир полка его нам отдал. Вышли. Командир взвода приказал Казакову: "Давай его ножом". Казаков пошел на него с ножом. Ты думаешь, он что-нибудь сумел сделать? Он Казакова сразу положил, но не зарезал - оттащили. Лейтенант посмотрел, что немец опытный и с ним шутить нельзя. Говорит немцу: "Уходи, мы тебя отпускаем". Когда он побежал в сторону леса, лейтенант приказал Казакову, открыть огонь из автомата. Пошли, проверили, что убили.

...Мне приходилось на войне два раза лично видеть маршалов. Один раз маршал Конев ходил по нашим окопам и беседовал с солдатами. А второй раз, на Днепре, я стал свидетелем, как маршал Жуков плеткой отхлестал пожилого генерал-лейтенанта, видимо, ответственного за переправу. Машина с РС-ами застряла на понтонном мосту и движение прекратилось... Так Жуков его и лупцевал у всех на глазах... Неприятный осадок до сих пор остался от того случая ...

...Еще одно преимущество перед пехотой: в танках можно было кое-что припрятать. Места хватало и для боеукладки и для небольшого « личного запаса.» В захваченном спиртзаводе на Ровенщине танкисты ухитрились один из запасных бачков заполнить трофейной водкой. Когда же начальство узнало об этом и «гэсээмовские» машины выкачивали припрятанное спиртное, запасы его все же не кончились. И только при «дембеле» мы открыли комбригу секрет. Из некоторых снарядов изобретательные танкисты выкручивали головки, высыпали из гильзы порох, заливали в неё спирт и закручивали на место снятую головку, сделав на таких «снарядах» свой значок.

...Я был десантником на броне танка. У какого-то хутора, состоящего из трех домов, наш танк остановился. Мороз. Холодина. Хотелось хоть часок передремнуть. Оставили одного танкиста из экипажа охранять танк, а сами пошли к дому. Открыли дверь. На нас пахнуло духотой и кислым запахом пота. Весь дом забит спящими людьми. Легли у порога, Моя голова на чьем–то сапоге. И тут мой друг Шурка Кравчук стал прикуривать от зажигалки. Гляжу, а кругом немцы! Шепчу Шурке: - Немцы! Растолкав друг друга, мы тихо выползли из этого дома. Экипаж залез в танк, а мы впятером заняли позицию напротив дома. Танкисты пальнули двумя снарядами по дому, и тут из всех трех строений стали в панике выбегать немцы, прямо под наш огонь. Да и танкисты поддали «огонька». Мы не считали, но думаю – не меньше взвода фрицев уложили. Удивились мы и своей беспечности, и тому, что немцы даже не выставили боевое охранение. Видно, и им война осточертела.

...Литовские офицеры придерживались той моды, которая у них была в смитоновской армии. Гимнастерки обязательно с резинкой сзади. Волосы длинные, коротко не стриглись. Мы тоже старались на них походить, а им было приятно, что мы соблюдаем сметоновскую форму. Документы у нас были на литовском языке. После ранения с ними возвращали только в свою дивизию. Вообще солдаты уважали литовских офицеров... У нас был один русский, старший лейтенант командир роты. Орет: "Вперед!", а сам лежит. Ну, его в спину и пристрелили.

...С нами, младшими офицерами, у начальства был разговор короткий, почти всегда в одном стиле - "Не займешь село к утру, пойдешь под трибунал!", или - "Отставить разговоры! Выполнять приказ!", "Любой ценой!", и ничего нельзя было поделать. Высотка перед тобой, прекрасно понимаешь, что силами одной твоей роты ее не взять, но приказ получен, - поднимаешь бойцов в атаку, а там, как Бог на душу положит...

...До самого конца боев в Сталинграде матери не написал ни одного письма... Все время мы находились вместе: я, мой второй номер, татарин Ахмет, и связист-арткорректировщик, и еще человека четыре. Это был наш последний рубеж, и как бы пафосно эта фраза не прозвучала, но так все и обстояло в действительности. Сзади река... Немцы ломились в атаку, когда пьяные, когда трезвые, подходили на двадцать метров, и когда становилось совсем туго, связист вызывал огонь на себя. Наша артиллерия находилась на левом берегу Волги и на острове Зайцевском, за нашей спиной, посередине реки... Артиллеристы выручали... После разрывов кирпичная пыль осядет, слышу голос Ахметки - "Мишка, живой?" - "Вроде" - "И я вроде"...

...Можно было отказаться от выхода в разведку. Допустим, ночью что-то приснилось. Утром можно было подойти к лейтенанту рассказать: "Мне сегодня приснился плохой сон". - "Сегодня ты не пойдешь". Командир взвода был хороший психолог. Даже если человек к нему не подходил, но он замечал, что у него настроение не то, он психует, то он отстранял такого бойца от выполнения задания. Ни когда таких не посылал. Зачем? Пойдет в следующий раз. Если ты приболел, то тоже не брали.



...Начштаба стал «слегка» материться, я не выдержал и ему сказал – «Товарищ майор, на НП командую я, и попросил бы вас не мешать заниматься мне делом!». Дрогунов вообще стал «разоряться», каждое слово, изрыгаемое им, было матерным. Говорю ему – «Вы тут потише себе ведите, а то у меня все солдаты недисциплинированные, неровен час, могут и того…». А мои ребята делают вид, что в сторону смотрят, но у всех автоматы на шее на ремне висят, так они их так «поправили», что, как будто случайно, дула автоматов направлены на майора. Майор с багровым лицом покинул НП. Таким образом, я заимел «близкого» друга…

...В войну медицина работала хорошо, но случай, за что медиков следовало бы просто повесить! Ребята, Румыния тогда была просто венерическая клоака во всей Европе! Там ходила поговорка "Если есть 100 лей, то имей хоть королей!" Когда нам попадались в плен немцы, то у них у каждого в кармане было по несколько презервативов, штук по пять-десять. Наши политработники агитировали "Вот видите! Это у них, чтоб насиловать наших женщин!" А немцы были поумней нас и понимали, что такое болезнь. А наши медики хоть бы предупредили про эти болезни! И хотя мы прошли сквозь Румынию быстро, вспышка венерических болезней у нас была страшная. Вообще, в армии было два госпиталя: хирургический и ДЛР (для легко раненных). Так вынуждены были венерическое отделение открыть, хотя по штату это не было предусмотрено.

...Пошли в атаку. Рядом разорвался снаряд, меня поранило и контузило, кровь пошла со рта и из ушей. Да еще вдобавок, смешно сказать – мы атаковали по капустному полю, так кочан капусты, подброшенный взрывной волной, попал мне в голову и выбил передние зубы. Санитары вынесли меня с поля боя, оттащили в тыл, в санбат. Как-то вышел за ворота госпиталя в город, встретил пожилого литовского еврея, выжившего в концлагере. Звали его Рувим, и он повел меня на место расстрела 20.000 местных евреев, рассказал мне, как литовцы с ними расправлялись. Потрясенный увиденным и услышанным, я вернулся в госпиталь, подошел к своему врачу, капитану медслужбы Евгении Васильевне, и попросил сегодня же меня выписать на передовую, объяснил, в чем дело. Врач сама была еврейкой по национальности, и не стала препятствовать.



...Как-то перед боем мы всем отделением собрались в землянке, я посмотрел на своих ребят и с гордостью подумал, вся страна против немцев поднялась - сидят семь бойцов: русский парень, два белоруса из бывших партизан, киргиз, казах, грузин и я. Пошли в атаку, после боя только я и один партизан целые, остальные убиты...

...Отношение к женщинам на войне самое лучшее. Мы их очень уважали и жалели, особенно санитарок в пехотных ротах. Жалко их. Сам знаешь, какие там условия. В медсанбатах, конечно, условия лучше - вода есть. И то, когда наступаем, очень тяжело.

...Нормальный человек не может понять, что такое для простого пехотного солдата–окопника, получить отсрочку от войны и от смерти на целых четыре месяца. Это даже больше чем счастье. Мы сами не просились в тыл, но если нам уже выпала такая козырная карта, отдохнуть от вшей и холодных окопов, от ежедневных потерь своих товарищей и постоянного смертельного риска - то никто не возражал. Мы ехали на восток и поражались увиденному. На каждой тыловой станции видели сотни молодых здоровых солдат и офицеров с сытыми ряхами, в добротных шинелях и сапогах, и чем дальше к Москве, тем их было больше. И не могли понять, что они тут делают, когда на передовой, в ротах остается по 15 человек, и на одного солдата в обороне иногда приходилось полсотни метров траншеи.

...После одной рукопашной я чуть с ума не сошел. Убил троих немцев. После рукопашной мы чуть остыли, смотрю и вижу только двоих немцев из тех, кого я убил. Начал метаться по траншее… Где третий немец? Где ?!!! Переворачивал немецкие трупы и искал «своего» рыжего. Когда убивал , заметил что он рыжий…Переживал, что может он жив остался, и отполз куда-то , а эту сволочь обязательно надо добить !... Понимаете, до какой стадии озверения я дошел…

...Не всегда немцы воспринимались как лютые враги, которых надо только безжалостно убивать. Был долгий период, что на передовой стало очень голодно. Нам давали только сухари, которые с трудом можно было размочить в котелке. Так мы лазили на «нейтралку» чтобы нарвать себе крапивы для щей. Рядом, метрах в пятидесяти, немцы ползают, с той же целью. Расползались по своим сторонам без стрельбы или рукопашной...



...Вот у немцев камуфляж на танках был распространен. Помогало это им. Иногда здорово помогало! Тогда почему мы так не делали? Да от бедности. Не было у нас столько разных красок. Была вот защитного цвета, ей и красили. Ведь на танк о-го-го, сколько краски нужно!

...Я раньше думал, что самое страшное на войне -это бомбежка. Но когда немецкий танк шел вдоль моей траншеи и остановился точно надо мной, я простился с жизнью. Вот, думаю, сейчас крутанет слегка гусеницами и засыпет меня землей и никто могилу мою не найдет. Так страшно стало!... Только шепчу – «нет... нет... ». В то же мгновение, сержант, с моей роты, кинул связку гранат и подбил этот треклятый танк ! Я по дну траншеи отползаю, а на меня -, с подбитого танка, - немецкий танкист прыгает. Сцепились мы с ним в клубок, стали душить друг друга. А у меня и рот и глаза песком забиты... И все таки одолел я его... И так каждый день - обстрелы и атаки. В траншее оставаться - смерть, из траншеи выскочишь – тоже верная смерть...

...Мне впервые пришлось убивать ножом, и по неопытности, я всадил свой кинжал сверху вниз над ключицей часового. Фонтан липкой крови брызнул мне в лицо. Меня стошнило, и я вырвал... Лагутин бросил своего уже бездыханного немца и закрыл мне рот своей огромной лапой. Но было поздно, немцы услышали что, кто-то блюет, и окликнули нас: Мы уже шли по реке, когда по нам открыли огонь и стали освещать передовую ракетами. Пуля попала в ногу, а уже на подходе к нашей траншее мне достались осколки по всему телу. Раненый Лагутин вынес меня и убитую радистку.

...Перед боем, утром, ротный писарь шел по траншее и собирал у бойцов письма, для отправки к родным. Один солдат на моих глазах передал ему в руки письмо , и сразу раздалась команда –«Вперед! В атаку!». Солдат только стал вылезать из траншеи, как тут же упал назад, в окопы, , сраженный насмерть немецкой пулей. Его уже нет в живых , а письмо еще хранит тепло его руки, и ты не знаешь, что придет в его солдатский дом раньше, это последнее послание или «похоронка»...Это и есть , судьба пехоты....

...А в плане «солдатского быта», нам приходилось зачастую несладко. Танки ночью станут в поле, и мы, и танкисты, сразу роем окопы и капониры. Но у танкистов есть печка, а что у нас? Кургузые шинельки, да ноги в обмотках. У меня в отделении был старик, хромой солдат, в возрасте примерно сорока пяти лет, очень добрый и славный человек. Заменял нам отца. Так он один раз набрал в каком-то месте теплый навоз в плащпалатки, и укрыл нас ими, не дал всему отделению замерзнуть.



...Вши в Германии были большие, хорошие, мы называли их "чужими". Бывало, снимешь рубаху и кирпичом их или железкой какой-нибудь обстучишь, а то и просто стрясёшь на землю и опять рубаху одеваешь. А мыться в такие периоды негде было. Но ничего, сидели в окопах, и никто не болел ничем, даже гриппа не было. Вот до чего организм был настроен ничему не поддаваться...

...В 1944 году пополнение было большей частью с оккупированных территорий, из украинцев, мобилизованных с Западной Украины. Улыбчивые, послушные, исполнительные. Бывших партизан среди них не было, а вот «дезертиров и «примаков» 1941 года», хоть лопатой по сторонам отгребай . И ты чувствуешь, что среди них обязательно есть твари, которые немцам помогали и евреев живьем в землю закапывали, но молчишь… До поры, до времени. А потом бывало такое, подходит кто-то из новичков роты или батальона, и шепчет на ушко «ветерану бригады», вон, мол, Мыкола у немцев полицаем был, а Петро в расстрелах участвовал. И у нас не было желания «сдавать» кого-то из них «в особый отдел» для дальнейших разбирательств, тем более, эти люди прибывали из запасных полков, а не из полевых военкоматов, и какие-то проверки уже проводились. Но если кто-то из бывших полицаев и немецких прислужников и прошел через сито проверки, через нас он уже «не проходил». Таких, «заподозренных в пособничестве врагу», сами солдаты убивали при удобном моменте. Я сам лично таких убивал… Можете не сомневаться, так было на самом деле. А те ветераны, особенно пехотинцы, которые вам скажут, что у них такого не происходило, просто не желают искренне рассказывать о подобных случаях.

...В Берлине многие офицеры набрали себе трофейных машин, армия «распухла», колонны «неприлично» растянулись, так чтобы обеспечить высокий темп продвижения, были созданы специальные отряды, которые забирали «персональные трофейные» машины и скидывали их прямо с дороги в кювет, к такой-то матери.

...В первое время в полку было довольно много казахов, часть из которых плохо говорила по-русски. Над ними посмеивались, иногда издевались, про них рассказывали анекдоты, передразнивая манеру говорить, они же были тихие и безобидные. Большинство из них выбыло при форсировании Вислы.

...Я говорю штурману Лене Юшенковой: "Похоже, что меня ранило". - "Держись, сейчас будем сбрасывать бомбы". Бомбы сбросили. Я чувствую, что у меня кружится голова. Вижу, что группа отходит. Она мне дала понюхать нашатырь - стало полегче. Внизу большой лесной массив - сесть негде. Надо дотянуть до аэродрома истребителей. Зашли на аэродром истребителей. Уже я снижаюсь, выпустила щитки, шасси. А на полосу выруливает самолет! На второй круг! А на "пешке" это и так-то очень сложно, потому что когда выпущены щитки и шасси, то большая нагрузка на штурвал. Зашли, сели. Я только помню, что поднялась с сидения и потеряла сознание. Очнулась я уже в полевом госпитале под вечер. Я вижу большой двор, застеленный соломой. В операционной гильзы от снарядов вместо ламп. Стол. Операция прошла успешно. В одиннадцати местах был поврежден тонкий и в четырех толстый кишечник.

...И тут из-за погреба я вижу такую картину: стоит сарай, с одной стороны его немец, с другой – молодой украинец Ткаченко с гранатой-«лимонкой» в руке, и каждый из них ждет, когда же другой выйдет из-за укрытия. Наконец немец не выдержал и побежал куда-то через поле, по колено в снегу, Ткаченко – за ним. Вдруг немец споткнулся и упал, а преследователь, по-видимому, решил взять его в плен, и ударил по голове гранатой. По-видимому, она была без чеки, выскользнула у него из руки и взорвалась. И что удивительно, Ткаченко остался жив, отделался только перебитой рукой, немцу же голову разорвало в клочья...



...В одном из украинских сел, видел, как сельчане, забивали насмерть, не успевшего убежать полицая. Мы не вмешивались. Один из наших солдат, бывший «окруженец», наблюдая эту сцену, сказал – «Вот также, в сорок первом, эти колхозники политруков убивали и наших красноармейцев немцам выдавали... »

...Женя, как штурман эскадрильи, летала с разными экипажами. Тут она пришла и говорит: «Галочка, я с Клавой еще не летала. Давай поменяемся». Ира была во второй эскадрильи, которая ходила на другую цель. Когда мы возвращались, то видели в воздухе горящий самолет. Женя говорит: «Это Галя горит, это же я должна была сгореть». Сгорели в воздухе … а Женечка над Керчью 9-го апреля... Парашюты-то мы стали возить только после того как в августе 44-го над своей территорией истребитель сбил экипажи Тани Макаровой и Веры Белик…

...Помню у Кати Федотовой, командира звена, отличного летчика на взлете отказал мотор. Они развернулись и с бомбами садились на брюхо. На стоянке, все замерли - ждут взрыва. Облако пыли и тишина. Потом Катя рассказывала, что ее стрелок-радист озорная Тоська Хохлова вылезла на фюзеляж, достала пудреницу: "Катя, как же ты напылила!" Потом эта история ходила, как анекдот.

...Когда Красная Армия перешла советскую границу, нам разрешили отправлять посылки на родину. Мы шли по территории, откуда ушло мирное население. Жители покинули дома, взяв с собой только самые ценные вещи - деньги, золото... И то кое-что из этого в домах ещё оставалось. И нам разрешалось заходить в дома и брать то, что мы посчитаем нужным, а потом отправлять посылки домой.

...Еще у нас был разведчик Шамарин, который страшно боялся. Как в разведку идти, его прямо трясло сначала. Я его все время подбадривала, говорила: «да ладно, давай, пойдем! Все будет хорошо!» Потом он стал такой боевой - сумел перебороть свой страх. А сама я не боялась. Это другие ветераны говорят, что было страшно, а мне, как в бой идти, так страшно не было. Это после боя я сяду, и у меня волосы на голове шевелятся, и думаю: «как же я могла? Как же я могла так себя вести?» А когда сразу надо, говоришь «есть» - и пошла – вот тогда не было страшно. Только потом.

...В небольшом литовском городке разведка донесла, что в одном месте пахнет спиртом. Все бросились туда так, как будто никогда в жизни не нюхали алкоголя. Нашли какие-то бочки. Вроде настоящий спирт... Я тоже попробовал – гадость, и дальше в коллективной массовой пьянке не участвовал. А многие продолжали «отмечать взятие городка»! Оказалось - спирт метиловый. Много народу померло, а еще больше солдат ослепло от страшного отравления. И таких трагических фронтовых эпизодов на моей памяти несколько.



...Комиссаром полка у нас была Нина Яковлевна Елисеева. Мы ее звали матушка. Она очень нас любила. Очень хороший, душевный человек. И всплакнуть могла. У нее был муж, Ванечка, командир истребительного полка. Потом он как-то приезжал к нам, и ей пришлось демобилизоваться.

...Однажды я даже видела лицо немецкого летчика, настолько близко подошел истребитель. Он заходил с правой стороны. Степа Цымбал по нему стрелял, но не попал, а тот проскочил, скинул скорость и некоторое время летел рядом с нами в двадцати метрах. Ни мы, ни он не могли стрелять. Повернув голову я увидела голову летчика в шлемофоне и лицо... Как в этой ситуации себя чувствовала? Спокойно. Он же в этом положении не опасен. Надо сказать, что даже в таких ситуациях в экипаже сохранялась рабочая обстановка. Никто не матерился - мы этих слов не знали.

...Был случай, мы очищали лес. Конец войны, солдат мало, конечно. Снайперов послали опять с автоматами, но винтовки всегда при нас. С одной стороны мы, а с другой - наши разведчики. И вот мы шли и забирали в плен, кто там попадался. Я тут отпустила мальчика. Такой он был заморыш, а у меня брат маленький, тоже такой примерно. Я пожалела его - не убила, и не взяла в плен, хотя конечно не должна была этого делать.

...Из личного состава полка весны сорок третьего года, к концу войны, я остался один, кто заканчивал войну на передовой или непосредственно близко к ней. Понимаете, в каждом полку есть ядро из 200-300-х человек, воюющих во втором эшелоне. Это штабные и хозяйственные службы, медики, химики, обозники, СМЕРШ, охрана штаба и так далее. Там можно было пройти войну без царапины.

...На Днепре пленных не брали. Одного я пожалел. Немец, лет тридцати, сразу «песню обычную завел», что он рабочий, и у него трое детей, и чуть ли Эрнст Тельман ему - дядя родной, и папа его коммунист. Подхожу к нему и говорю –«На, сука ! Смотри, я юде! Юде!». Он кричит по –немецки в ответ, что евреев не убивал, он простой связист и просит пощадить. Приказываю своему солдату отвести немца на берег, к переправе, а боец заупрямился, мол не поведу, давай его здесь застрелим. Тем более, до берега целым добраться тоже было непросто, вся местность простреливалась круглые сутки. Перешли с ним на повышенные тона, спорим дальше. Немец понял, что его сейчас убивать будут, перестал дрожать, подтянулся, застегнул мундир на все пуговицы, и встал по стойке «смирно». Достойно... Нет, думаю, такой должен жить.

...Пехота - гиблое дело... Мой сосед, бывший пулеметчик курсантской бригады, рассказывал, как десять лет тому назад, ездил в Россию, на встречу ветеранов своего корпуса. Собралось человек триста. Был банкет. Подходят к микрофону в центре зала ветераны, вспоминают, приветствуют своих боевых товарищей. Он встал из-за стола и попросил подняться простых солдат и сержантов, воевавших в пехоте. Таких было всего десять человек. Из трехсот...

...Когда в марте 1944 года 2-й Украинский фронт вышел на границу с Румынией, то мы остановились, и с марта до августа месяца фронт был стабильный. По законам военного времени все мирное население из прифронтовой полосы 100 километров должно быть выселено. А люди уже посадили огороды. А тут по радио им объявили о выселении, наутро подали транспорт. Молдаване со слезами хватаются за голову - как же так? Бросить хозяйство! А когда вернутся что тут останется? Но эвакуировали их. Так что контакта с местным население никакого не было. А тогда я еще был начальником артснабжения батальона. Командир бригады меня вызывает и говорит "Лоза, ты крестьянин?" Я говорю да, крестьянин. "Ну а раз так, то назначаю тебя бригадиром! Чтобы все огороды были прополоты, все росло и так далее. И не дай Бог, чтоб хоть один огурец сорвали! Чтоб ничего не трогали. Если вам нужно, то сажайте для себя сами". Были организованы бригады, в моей бригаде было 25 человек. Все лето мы ухаживали за огородами, а осенью, когда войска ушли, то нам сказали пригласить председателя колхоза, представителей, и мы им все эти поля и огороды сдали по акту. Когда вернулась хозяйка того дома, где я жил, то сразу побежала на огород и… остолбенела. А там - и тыквы огромные, и помидоры и арбузы… Она бегом вернулась, упала мне в ноги и стала целовать мои сапоги "Сыночек! Так мы-ж думали, что тут все пустое, разбитое. А оказалось, что у нас все есть, осталось только собрать!" Вот вам пример, как мы относились к своему населению.

...Один раз, в августе 1944 года, я получил приказ вместе с напарником взять пулемет и загрузиться на санитарную машину и проследовать в наш тыл. Через полчаса нас выгрузили в санбате дивизии. Стояли палатки вокруг одинокого каменного здания. Мы, с моим напарником Серегой, были поражены увиденным. Кругом смех, песни, много женщин, сытые и бритые лица санитаров. А всего лишь тридцать минут тому назад мы находились на передовой, где кроме пота, крови и нечеловеческих страданий ничего нет...

...Один раз у нас было так. У Зинки в автомате патронов не осталось. А на нее немец прет. Она в немца сапог один, второй кидает с криком: "Полундра!" В это время наши подбежали. Она осталась жива. Потом кричали ребята, что нам не страшно, Зинка всех немцев сапогами убьет. Она была не большого роста, но такая бойкая. После войны она родила трех мальчишек. Она у нас вышла замуж за молодого лейтенанта. Пришло подкрепление к нам. Под Констанцей корабль торпедировали, и с этого корабля пополнение пришло. Насколько я знаю, жили они хорошо с лейтенантом Паниным. Он так и остался служить. Его перевели в Калининград, так и живут там.

...Отношения во взводах были панибратские. Жили одной семьей, не обращая внимания на звания и регалии. Ротный держал солдат на определенной дистанции, но его должность обязывала. Никакого высокомерия по отношению к простым бойцам мы не допускали. Мой солдат Самодуров, родом из Пензы, простой русский мужик, почти пятидесятилетнего возраста, называл меня –«сынок». У него сын, мой одногодок, воевал на Белорусском фронте. Так Самодуров обо мне всегда заботился. Начинается артобстрел, или такая редкая для конца войны вещь, как немецкая бомбежка,- так он всегда возле меня. Спрашиваю –«Папаша, ты чего ко мне жмешься, я же не блиндаж и не девка ». А он отвечает,-« если я тебя от осколка не закрою, то как жить буду дальше, ты же мне как сын родной». Доппайки офицерские отдавались в общий котел. Мы получали папиросы, как сейчас помню марку -№5, так бойцы их не любили, предпочитали махорку. Узбек – ездовой, даже умудрился пару раз накормить нас пловом. Хорошо жили и воевали. Дружная была рота.

...Командир минометной роты батальона, отдавая приказ своему водителю "студера" ехать на заправку, увидел в кузове стоящую бочку, которую шофер откуда-то умыкнул. Унюхав запах спирта, ротный попробовал, вроде чистый спирт, все в порядке, и он налил себе две канистры и отправился выпивать в офицерскую палатку. А за ним и весь батальон набрал себе спирта из этой бочки и только пулеметная рота пила водку, которую мне дали от щедрот душевных артиллеристы...А спирт в бочке оказался древесным. Сразу появился фельдшер батальона и примерно 80 человек, отравившихся этим спиртом были отправлены в госпиталь. Но мало кого из них могли откачать. Это было ЧП. Наш командир бригады Герой Советского Союза генерал-майор Николай Петрович Охман по итогам берлинских боев был представлен к званию Дважды Героя, но, после этой трагедии, его наградной лист был отозван из ВС СССР...

...Кормили два раза в день утром и вечером. Хлеб и похлебка, когда каша перловая "шрапнель". Тушенку американскую туда добавляли. Но сколько повар ее положит, кто знает? Если шкварочка попадется - хорошо.

...Появился Решетников, командир роты: - "Где взяли немца?"- В шифоньере прятался. - "Отведите в штаб батальона", а сам по своим делам куда-то пошел. Казарин взял автомат у кого-то, повел немца. Немного отошел, слышим - очередь. Возвращается Казарин. Все, говорит, отвел.

...В Германии, сразу после войны, развелось большое количество дезертиров, а некоторые просто уходили в "самоволку" и занимались мародерством. Одного такого солдата, за "самоволку", лично застрелил наш командир полковник Шпольберг, за что его сразу отозвали из оккупационных войск в Россию, и что было дальше с полковником - я так и не знаю. Но сам факт, что война закончилась, а люди гибнут...Это было тяжело принять...

...Когда первую партию солдат увольняли с территории Германии, им давали маленький железнодорожный вагон на двоих, не пульмановский, а как бы половинка такого вагона, сейчас подобные уже не увидишь. И вот, бойцы в возрасте везли в этих вагонах каждый по корове, по мешку сахара, по мешку муки, какие-то тряпки и т.п. Когда вторая партия из Германии увольнялась, тем уже пришлось возвращаться поскромнее, уже без коров ехали, но тоже с мешками продуктов. Третья партия ещё скромнее.

...Остановились в домике на две квартиры, мы в одной, а во второй нашли немца. Молодой парень, моих лет, ранен в голову и правую ногу. Лежит и стонет, неперевязанный. Ну, все минометчики зашли, посмотрели, никто его не тронул, вышли. А мне его жалко стало, я свой индивидуальный пакет достал, перевязал его. Слышу, он просит: "Вассер, вассер". Я с пятого класса в деревне немецкий учил, понял, что пить просит, пошел, колонку где-то нашел, в котелке воды ему принес - благодарит. Потом кухня пришла, я немного съел, не наелся. Решил немца покормить, раненый все-таки. Немец три ложки съел и рукой машет, отказывается. Думаю: "ну, фриц, ты жрешь хорошо, не то, что мы". Не хочет, не надо, я его накрыл шинелью, рядом валялась, и пошел. Заходят к нам разведчики наши, полковые. Один разведчик, мощный такой мужик, шинель откинул: "У,- говорит,- собака!" И очередь по нему наискосок. Я говорю: "Ну, за что ты его убил, я его кормил недавно".

...После штурма Вены нас отвели в какой-то австрийский городок на отдых. Один из домов занял я с ординарцем и с командиром минометной роты. В доме несколько женщин, все перемазаны сажей, одеты в старушечьи платки и дряхлую одежду, чтобы скрыть истинный возраст. Боялись насилия. Поели, выпили, и тут в дверь тарабанят кулаками. Открываем, стоят пьяные солдаты из пехоты – «Лейтенант, у тебя тут баб до черта, поделись, дай нам парочку до утра!». Послал их, куда – подальше. Снова стук в дверь – на пороге стоят пьяные танкисты – «Лейтенант, дай баб!». И до утра еще парочку таких «делегаций» пришлось отправить к такой-то матери. Хозяйка нас спрашивает - Как вас зовут, господа офицеры? – Алекс - Вы коммунисты? – Да - А нам Геббельс рассказывал, что придут коммунисты, все пьяные, дикие, с рогами, и будут всех женщин насиловать и убивать. А это оказалось ложью!.. Я только подумал, что ожидало бы эту «фрау», если бы в ее доме не оказались на постое два офицера… Пришлось как-то увидеть немку, сошедшую с ума, после того как пехотинцы ее целым взводом «обработали»…

...В мае 1945 года, в последние дни войны, мы движемся по дороге к Оломоуцу, а «власовцы», метрах в 500-ах от нас, идут параллельно, по гребню холмов. Шли они к американцам. Мы их не трогаем, и они в нас не стреляют. Случись такая ситуация на полгода раньше, мы бы кинулись их зубами грызть, а тогда... Все знали, что еще день-два и война закончиться. А нам так хотелось дожить до Победы.

Часть 6

---

Плохие новости

Пермский суд досрочно освободил псевдоцелителя Грабового

Суд города Березники Пермского края рассмотрел ходатайство об условно-досрочном освобождении Григория Грабового, осужденного за мошенничество. «Суд принял решение об условно-досрочном освобождении Грабового», - сообщили заместитель прокурора Березниковской прокуратуры по надзору за исполнением законов в исправительных учреждениях Юрий Тимофеев в четверг.

По его словам, прокуратура выступала против освобождения осужденного из колонии. «Мы возражали, так как Грабовой отбывал непродолжительное наказание, поэтому делать вывод о том, что осужденный исправился, сложно», - отметил заместитель прокурора.

Тимофеев сообщил, что прокуратура пока еще не решила, будет ли подавать кассационное представление на решение суда. «Если мы не подадим кассационное представление, то согласно решению суда Грабовой сможет выйти на свободу уже 7 мая», - отметил он.

Ранее сообщалось, что Таганский суд Москвы в июле 2008 года признал Грабового виновным в 11 эпизодах мошенничества (статья 159 УК РФ). Ему было назначено наказание в виде 11 лет заключения с отбыванием в колонии общего режима и штрафа в 1 млн рублей.
Уголовное дело было возбуждено по факту мошеннических действий работников «Фонда Григория Грабового». В рамках этого дела Грабовой был арестован. В июне 2006 года ему было предъявлено обвинение по ч.4 ст.159 УК РФ по фактам хищения денежных средств граждан под видом воскрешения погибших родственников потерпевших или излечения их от тяжелых заболеваний.

В октябре Мосгорсуд снизил Грабовому наказание с 11 до 8 лет лишения свободы, частично удовлетворив жалобу защиты подсудимого. «Интерфакс»
 www.gazeta.ru/news/lastnews/2010/05/06/n_149153...

Почему это плохо

@темы: ЖЖ Марины Литвинович

---

Воспоминания ветеранов. Часть 4.

Все эти отрывки из воспоминаний ветеранов собраны мной на сайте "Я помню". Герои Великой Отечественной войны". Это рассказы пехотинцев, артиллеристов, танкистов, летчиков и многих других советских воинов разных родов войск. Просто рассказы, десятки рассказов о войне - какой они ее запомнили. Один абзац - одна чья-то история. Воспоминания разделены на несколько частей, оставить свой комментарий вы сможете в последнем, шестом посте.

Часть 1
Часть 2
Часть 3

...Нет, патриотизм помогал пересилить страх. Только один раз. уже на Кубани, наш экипаж долго не мог двинуться с места и пойти в атаку. Представитель штаба бригады. майор Пращин. (если я точно запомнил его фамилию), шедший в бой с нашим экипажем, высунулся из люка посмотреть обстановку. и тут ему снарядом оторвало голову...Обезглавленное тело рухнуло обратно в танк и нам стало жутко от такого ужасающего зрелища...Несколько минут мы были в оцепенении, но потом собрались с духом и пошли в бой. Вообще. в бою о смерти не думаешь, просто все твои действия доведены до автоматизма, азарт боя захватывает настолько, что своя шкура уже не кажется самым важным достоянием человечества. До или после атаки разные мысли бывали. Выжить никто не надеялся, слишком большие потери были у танковых экипажей.

...В окопах, люди откровенно говорили, что думают. Иной раз и такое можно было услышать –«На кой... нам воевать, при большевиках в колхозе да на заводе ишачили, и при немцах бы ишачили!».

...После медсанбата в полк вернулся, вручили мне медаль. Пришел в свою роту, а там из «старых» солдат всего несколько человек остались. Запомнился такой момент, что у нас в дивизии организовали подразделение девушек-снайперов, которые очень удачно действовали.

...Меня потрясли две вещи. Первое, - когда бой закончился и меня, как знающего немецкий язык, попросили допросить пленных. выяснилось. - что немецкие экипажи получили приказ покинуть танки и уходить пешим ходом. Только механиков-водителей оставили ожидать тягачи для эвакуации застрявших машин. Сами они, друг друга вытащить из грязевой трясины не смогли. Поэтому немецкие танки в нас не стреляли! Это нас сильно удивило. Люди им были важнее железа... И второе. - на корме немецких танков, впрочем как и у нас. находились ящики с инстументом и запчастями. Так каждая деталь была аккуратно и бережно завернута в кусок красного бархата. Европа...

...Мы в Крыму ходили на аэродром Багерово. Туда немцы стянули со всей Кубани прожектора и зенитки - с какой стороны ни зайди, везде огонь. САБ бросили, отбомбились и нас захватили прожектора. Вот мне досталось! Штурман, Женя Гламаздина, бедненькая, мне кричит: «Вправо! Влево!» А потом так спокойно говорит: «Лети куда хочешь, кругом стреляют».

...Из санроты меня в госпиталь в Борисоглебск. Там пролежал недолго и меня перевели в команду выздоравливающих на станции Хреновая. У меня одышка, а меня уже выписали! Говорю: "Я еще и дышать толком не могу. Куда вы меня выписываете?!" - "Ничего, если второй раз ранят, придешь, долечишься. А если убьют - чего лечить?" - юморной врач попался.

...После боя мы собрались небольшой группой, что-то обсуждаем, и тут недалеко от нас на снег упал старший техник-лейтенант, как потом оказалось зампотех 1-го батальона 1-й гвардейской танковой бригады, здоровый такой мужик, и начал биться в истерике: «Что же я наделал, что я наделал...» Оказалось, что один танк из нашего эшелона в бой с нами не пошел, потому что дизель у него засосал воздух. Экипаж видно сам сразу не разобрался в чем дело, а когда при разбирательстве особисты спросили у этого зампотеха, что нужно было сделать в этом случае, то он сказал: «Да, ерунда, ведь можно же было повернуть башню, и выпустить воздух из топливного насоса». В общем вскоре с правого фланга раздались выстрелы, но расстреляли ли только командира экипажа или же и механика-водителя я не знаю...

...США по лендлизу снабжали нас тушенкой. Какой же вкусной она нам казалась. Тонкие, длинные пластиночки этого сала с мясом были искусно закручены в рулончики и упакованы в железную баночку. Стоит только открыть банку и просто божественный запах распространялся вокруг. И вот первый ломтик уже в руках. Кладешь его на хлеб и ешь... Вкуснотища! Эта тушенка была очень калорийной. После нее долго не хотелось есть. Спасибо Америке хотя бы за эту помощь. Делали-то мы в это время одно общее дело.



...Рядовых заставляли подписываться на заем на все 12 месяцев. А получали мы по 12 рублей в месяц. Это на фронте, а в Забайкалье и того меньше, всего по 7 рублей. Офицер же имел оклад в 800 рублей. Их подписывали на 3 месяца. Выходит, офицеру деньги нужны, а солдату нет. А семьи то есть у каждого.

...Утром пришла машина с крытым кузовом и всех, по два человека на каждую сторону, разместили на нарах. Когда ехали, нас здорово трясло. Солдат, что был надо мной, очень сильно кричал на шофера, ругал его, просил, чтобы он ехал тише. Говорил, что у него могут кишки выскочить. Бедный солдат был ранен в живот. А шофер и так не спешил. Наши мученья не прекращались еще целые сутки, потому что на стоявший на аэродроме самолет взяли только двоих раненых. Причем сказали, что второго самолета сегодня уже не будет. Шоферу ничего не оставалось делать, как оставшихся двоих, в том числе и меня, везти обратно. Подъехали к знакомой землянке, а она пустая. Наша часть ушла дальше. Кругом ни души. У шофера своя служба. Перенес он нас в эту пустую землянку и уехал по своим делам. Мы, два раненных солдата, остались брошенными на пустом месте, предоставленные сами себе и без оружия.

...Наконец-то нам повезло с самолетом. Я прямо с носилками был привязан к правому нижнему крылу самолета ПО-2, или по-старому У-2. Лететь было не очень приятно. Холодный ветер сильно остужал голову. Воздушные ямы часто превращали нас в падающий камень. Перед глазами были только небо да лонжероны, которые скрепляли два яруса крыльев. Я думаю, мало кому удавалось полетать таким экзотическим способом. До Мурманска летели минут тридцать. Потом на телеге меня доставили в школу № 19, в которой располагался госпиталь.

...Романы были. Женечка Руднева, хоть и отрицала любовь на фронте, но в отпуске в Пятигорске познакомилась с танкистом. Пока мы на Таманском стояли, они были рядом, а потом их перебросили. Они вели переписку, пока она не погибла над Керчью.

...Мы попали в 1-ю Гвардейскую танковую бригаду. Нас выгрузили в районе станций Осташков и Соблаго, это где-то в верховьях Днепра, и двинулись к фронту совершая непрерывные марши по лесным дорогам. В одном месте остановились под деревьями, и вдруг услышали выстрелы. Подошли ближе, и увидели, что это стрелял в воздух наш солдат. Оказалось, что когда по дороге к передовой он вел повозку, то из леса выскочили наши солдаты, повалили, убили и разделали лошадь даже не распрягая, прямо в оглоблях... Мы когда подошли, там уже только требуха осталась, они все измазанные кровью в ней ковыряются, и на нас ноль внимания, такие голодные были... Этот ездовой к нам подбежал: «Танкисты, дайте мне справку, что я не виноват»...

...Выпили и пошли с механиком, искать молодку. Сентябрь был, хорошая погода, дело к вечеру. Зашли в дом. В комнате пожилой мужчина и молодка лет двадцати пяти сидят пьют чай. У нее на руках полуторагодовалый ребенок. Ребенка лейтенант передал родителям, ей говорит: «Иди в комнату», а механику: «Ты иди, трахни ее, а потом я». Тот пошел, а сам-то пацан с 1926 года, ни разу, наверное, с девкой связи не имел. Он начал с ней шебуршиться. Она, видя такое дело, в окно выскочила и побежала. А Иванов стук услышал, выскакивает: «Где она?» А она уже бежит: «Ах, ты, сукин сын, упустил». Ну, он ей вдогонку дал очередь из автомата. Она упала. Они не обратили внимания и ушли.

...Да, «придурки» в штабах прекрасно жили, сытно ели, регулярно сами себя награждали за «героическое» нахождение на фронте. Пехота и «иптаповцы» их ненавидели и им завидовали. Ведь мы знали, что они скорее всего выживут на войне , а после нее - будут любить женщин, растить детей. А нас утром погонят на убой...

...Очень хорошо запомнился заместитель комбрига полковник Яковлев. Зверь… Ходил по бригаде с дубиной и бил ею людей за любую мелочь… Один раз, эта сволочь, Яковлев застрелил танкиста. Танк сорвался с моста и завалился в воду. К танку подскочил Яковлев и из пистолета хладнокровно застрелил первого же танкиста вылезшего из машины… Слушайте, я не хочу дальше про «штабных» рассказывать. Давайте ваш следующий вопрос.

...Мы постепенно откатывались к Чечне. Местное население относилось к нам весьма недружелюбно. Жрать нам было нечего, так мы брали провиант у местных, иногда даже угрожая оружием. В Грозном, ещё по пути на фронт, ко мне, сидящему на первой платформе, подошел пожилой чеченец, и сказал - "Солдат, продай автомат! Я тебе семьдесят пять тысяч дам!". Я послал его подальше.



...Сто грамм пили за нас тыловики, а мы пили трофейные. После боя, обязательно что-нибудь находится. Потому что они ведь воевали не так как мы - нищие, у них все было. А у нас было, но где-то там, в тылу. Мы же с кухни питались только в период, когда выходили на отдых! А так все трофейное.

...«Пехота – крестьянские дети». Этим сказано все. Тех кто пограмотней, с образованием , бывших рабочих и студентов набирали в танковые и артиллерийские части, поближе к механизмам . Это вначале войны - и профессору и рабочему – винтовку в руки и в «котел» под Вязьму! А начиная с сорок второго года в пехоту шел простой русский народ, крестьяне - хлеборобы, соль земли. Истребляли начальники эту пехоту без счета... Начальству по ночам все равно сладко спалось: тут миллион людей в землю положат, там миллион, велика Россия и безответна. В начале сорок третьего года в пехоте было еще очень много нацменов из Средней Азии, очень много казахов, татар и башкир. Об этом тоже забывать нельзя. Люди шли на смерть за Советскую Родину не думая тогда: кому Родина – мать, а кому - мачеха. В пехоте мы шутили, мол какая у нас служба легкая – «День наступаешь, и месяц потом в госпитале на «ремонте» загораешь». Вот вы задали вопрос, почему пехотинцы с трудом вспоминают фамилии однополчан? Пехота не знает друг друга. Помнят только тех, с кем были на долгой переформировке или в училище, лежали в госпитале или сидели в обороне. А когда наступление... Сегодня прислали десяток человек на пополнение, назавтра из них только двое в строю... Бойня... Только начинается бой, а я уже знаю по опыту, что на второй минуте боя, у меня какой-нибудь расчет выбьет, и придется самому ложиться к пулемету и вести огонь.

...Мы до этого боя сутки ничего не ели, из за распутицы не могли харчи к передовой подвезти. Так перед атакой нам по сухарю раздали. Расстреливают и добивают нас, а я вдруг о сухаре подумал – надо его товарищу из второго взвода отдать, а то убьет меня сейчас и пропадет сухарик, а так - хоть друг мой поест...

...Как-то раз ночью, пришел к нам немец. Что-то лопочет, понятно только, что вроде он чех, но больше ничего не понимаем: «Давай, говори по-русски». – «Русский нет». – «Тогда иди отсюда». Он уходит, возвращается с картонной коробкой. Оказывается, он шофер, у него крытая машина забита коробками с нерозданными новогодними подарками. Братва быстро раскусила, что к чему. Натаскали в танки по десятку таких коробок. В каждой коробке два десятка целлофановых пакетов, а в них вкусное печенье, круглый шоколад, шоколадные конфеты, мятные конфеты, в общем, каждый пакетик с килограмм. Потом и обедать никто не идет - наедятся шоколада, да печенья, только чайку им надо.

...Как-то прямо над лагерем пролетел "Мессершмидт" и невдалеке сел. К нему поехала машина, и оказалось, что пилотом там оказался семнадцатилетний пацан. Он рассказал, что только окончил летную школу, но его папа ему сказал: "С русскими воевать не нужно", поэтому он решил сдаться в плен. Его, конечно, приняли, как положено.

...Вспоминаю один бой под Маренбугром. Мы вышли из леса, и пошлю по снежному полю к населенному немецкому пункту. А там, на окраине, залегли немцы в маскхалатах, и стали нас «угощать» огнем из пулеметов. Мы упали в снег. Только кто пытается подняться, сразу косят из пулеметов. Так пролежали несколько часов. Потом наступила какая-то передышка, немцы не стреляли. Подыматься не хотелось, все знали, что скоро войне конец. Но тут мой товарищ по школе ВМФ и по ФПУ Мыркадыров, встал со снега в полный рост, положил автомат на плечо и пошел прямо на немецкий пулеметный заслон. За ним, постепенно поднялась вся рота. Стыдно было отставать, если кто-то уже пошел вперед. Встали в рост, готовые на рывок. Тихо, не стреляют. Дошли до окраины, а немцев след простыл, снялись пулеметчики с позиций. Но ведь нашел в себе душевные силы Мыркадыров подняться!

...Принесли в санбат, размещенный в старой разрушенной конюшне. Решили меня срочно прооперировать, бедренная кость была перебита, а у медиков кончились обезболивающие средства. Привязали меня к носилкам, еще несколько человек держали меня руками, и хирург стал резать ногу. Даже стакан спирта не дали перед операцией. Я вырывался, и умудрился укусить ассистирующую медсестру за ухо…



...Гвардейцами мы стали только в конце 1944 года, но на наше снабжение это никак в лучшую сторону не повлияло. Я, к моему большому удивлению, на фронте нашей полевой кухни ни разу не видел. До самого конца войны мы питались только трофеями, тем что находили в брошенных подвалах, тайниках и складах, или "побирались у танкистов". Никакого подвоза провианта к передовой фактически не было. Кто был начпродом или помощником комбата по хозчасти, я понятия не имею, но вот их бы надо было бы судить в трибунале...

...Один раз меня вызвал ротный и приказал отконвоировать двух пленных немцев. Сказал мне – «Сынок, пока у нас тихо, отведешь их в штаб. Только по быстрому, раз-два и обратно, полчаса тебе на это хватит». Он знал, что все мои родные расстреляны немцами. Дал на выполнение приказа полчаса, а там в один конец только семь километров топать. Возможно, он хотел, чтобы я их не довел до тыла, а порешил «при попытке к бегству». Немцы были из «окруженцев» - грязные, худые, в жалких лохмотьях, выглядели как «бомжи». Один был молоденький парнишка с длинной шеей и грустными глазами, по имени Рудди, а второй его товарищ был пожилой немец, мрачный тип, которого звали Курт. Начал с ними беседовать по дороге. Немецкий язык я знал относительно неплохо. По моему акценту они сразу поняли, что перед ними еврей. Немцев охватил дикий ужас. Рудди начал рассказывать о своей невесте, Курт о своих детях. Всех их рассказы были пронизаны отчаянием и мольбой о собственном спасении : «Мы не убивали», «Мы не стреляли», «Я рабочий»... Я не стал их кончать... И даже когда они поняли, что я не буду их убивать, то продолжали заискивать, проявляли готовность услужить, пытались задобрить, немцев не покидал страх и ощущение безнадежности. Их покорность и забитость меня поразила. При малейшем окрике они вздрагивали. Конечно, это был не сорок первый год, война уже шла к концу, но мне, было странно видеть, как немцы унижаются передо мной, мальчишкой в красноармейской форме. Я сдал пленных в штаб и через два часа вернулся в свой батальон. Когда доложил ротному о выполнении приказа он посмотрел на меня уважительно.

...Нас впихнули в подвал, шесть ступенек вниз. Смрад немытых тел и прелых портянок. Голодные, серые, изможденные лица. И здесь нам объяснили, что мы попали в Особый Отдел 60-й Стрелковой Бригады. В подвале 21 человек, приговоренные к смертной казни и ожидающие исполнения приговора. Утром на завтрак дали по крошечному кусочку хлеба и манерке жидкой бурды на троих. Многие, из сидящих в подвале, уже потеряли человеческий облик. К бурде со Степаном мы не прикоснулись. А потом стали по одному человеку выдергивать на расстрел. В этот день расстреляли десять человек. Мы слышали залпы и истошные вопли. Расстреливали людей неподалеку, за уборной, на заросшей бурьяном площадке возле каменного забора. Мне казалось, что эти выстрелы гремят прямо над самым моим ухом, и дикий животный страх, сковывал мое сердце. Один из расстрелянных был старший политрук, споровший с рукава гимнастерки комиссарскую звезду при выходе из окружения. Был еще лейтенант, командир пулеметной роты. Его бойцы отступили, бросив четыре пулемета на оставленных позициях. Помню младшего лейтенанта Исмаила Садыкова из Кировабада. В августовских боях, он, контуженный, попал к немцам в плен. Сбежал к своим при первой возможности. По возращении из плена был обвинен в измене Родине и приговорен трибуналом к расстрелу. Уже в первую мою ночь в подвале Садыков подсел ко мне и сказал - "Вы не из нашей бригады, вы здесь случайно, и скорее всего, вас не убьют. Я не боюсь смерти, уже столько раз умирал, что мне уже не страшно. Но если моему отцу сообщат, что его сын изменник, он этого не перенесет. А меня в трибунале даже слушать не стали. Во имя Аллаха, если ты выберешься отсюда живым, напиши моему отцу, как все было на самом деле". Он несколько раз повторил адрес отца. На следующий день, его вызвали на расстрел десятым...

...Четыре разведчика вынесли на дорогу двух раненых товарищей. Пытаются остановить хоть какой-нибудь транспорт, идущий в направлении тыла, чтобы побыстрей отправить истекающих кровью товарищей в госпиталь. Все машины проносятся мимо. Силой оружия останавливают грузовик ЗИС-5. Рядом с водителем сидит тыловой полковник. В кузове ППЖ, чемоданы, узлы, ящики, и кадка с фикусом! Спасает "дорогой товарищ начальник" свою шкуру. Торопится в тыл с круглыми от страха глазами. На просьбу захватить раненых, полковник разразился матом и "праведным начальственным гневом", мол, как вообще его посмели остановить, сплошное "пошли вон!" и "вашу мать!". За кобуру на заднице начал хвататься. Полковника сразу пристрелили, а ППЖ сама сбежала в сторону гор. Выкинули фикус и чемоданы из кузова, а туда положили своих товарищей. Посмотрели документы у водителя и сказали:- "Теперь мы знаем, кто ты и что ты. Если кому-то проболтаешься о том, что сейчас увидел, мы тебя из-под земли достанем и убьем! Понял?! Тогда гони в санбат!". Я помню даже число, когда это произошло, и фамилии троих товарищей бывших со мной рядом в ту минуту...



...Мы, разведка, прошли нормально, а потом сошлись двенадцать человек, что-то обсудить и лед под нами стал играть. Мы тут же послали связного в полк, чтобы ни в коем случае не шли взводами и ротами, рассредоточились по фронту. И что ты думаешь? Все равно одна рота пошла строем. Взвод провалился и много народу потонуло.

...В одном месте мы наткнулись на трупы зверски замученных немцами наших, попавших в плен танкистов. Среди них была и девушка-санинструктор, так над ней дико надругались, насиловали, а перед тем как убить, фактически на куски разрезали. И на тела ребят-танкистов нельзя было смотреть без содрогания, у многих были вырезаны гениталии и выколоты глаза.

...Дрались за каждый кусок стены с предельной жестокостью, а по ночам и мы, и немцы, выползали вперед, или пытались по заводским коммуникациям и туннелям продвинуться - мы, чтобы добыть себе еду и боеприпасы, немцы, с целью сбросить нас в Волгу. Постоянные столконовения малых групп в рукопашной... Разве все это можно рассказать?... У меня был плоский немецкий штык, которым мне пришлось многократно убивать в рукопашном бою, и когда после войны невольно стал снова вспоминать и переживать эти моменты, то только тогда я осознал, какими же мы были зверями...

...Жалости к немцам не испытывал, только ненависть, хотя лично пленных не убивал, не хотел... Но, когда в январе мы с немцами "поменялись местами", и уже они, умирая с голоду, считая каждый патрон, фанатично держались до последнего, но не сдавались без приказа, я невольно испытал уважение к ним как к противнику. Ведь немцы сражались в Сталинграде ничем не хуже, чем наши в Брестской крепости... Аналогия полная... Сдавшихся в плен немцев я не трогал. Только один раз за всю войну я "сорвался". В Польше в 1944 году нам довелось освобождать концлагерь Майданек, "фабрику смерти". Кругом только трупы и кости... Я озверел. Когда зашли в Германию, то в первом же немецком городе, увидел, что в одном из подвалов спрятались немцы, включая гражданских, так я их всех гранатами забросал... За Майданек...

Часть 5

---

Креатив пошел

Автор неизвестен


dmitrivrubel

А автобус, тем временем, отмыт от краски, и снова вышел на линию.

@темы: ЖЖ Марины Литвинович

---

Воспоминания ветеранов. Часть 3.

Все эти отрывки из воспоминаний ветеранов собраны мной на сайте "Я помню". Герои Великой Отечественной войны". Это рассказы пехотинцев, артиллеристов, танкистов, летчиков и многих других советских воинов разных родов войск. Просто рассказы, десятки рассказов о войне - какой они ее запомнили. Один абзац - одна чья-то история. Воспоминания разделены на несколько частей, оставить свой комментарий вы сможете в последнем, шестом посте.

Часть 1
Часть 2

...Мои солдаты всегда получали сапоги, но в один раз вдруг выдали ботинки с обмотками, и ребята забастовали: "Мы не пехота, не будем в ботинках ходить". А это было как раз после Курской дуги. Тяжелые бои прошли, и мы быстро двигались вперед, почти не останавливаясь. И в одном месте оказалось столько перебитых немцев, что все мои солдаты поснимали с них для себя сапоги. Я даже технику подглядел, которой их научила трофейная команда. Между ног для упора вставлялась палка, и одновременно сдирали сапоги с трупа. Так потом я прямо не знал, куда деваться от этого позора. Например, как-то мы двигались походной колонной, и вдруг меня догоняет один из знакомых офицеров: "Ты не чувствуешь трупного запаха?" - "Вроде нет". - "А вот ты знаешь, я как мимо твоей батареи прохожу, так сразу чувствую", вроде как от этих немецких сапог. Но вообще, немецкие сапоги мы почти не брали, и вот почему. Я обратил внимание на то, что почти у всех наших солдат был высокий подъем ноги, а у немцев почему-то почти все сапоги были рассчитаны на низкий подъем, и именно поэтому они нам и не подходили. Когда под Сталинградом мы захватили немецкий аэродром, то на складе нашли большой запас шикарных хромовых сапог. Но сколько я их там не перемерил, и даже на размер больше, но ни одна пара мне так и не подошла. Одеть-то я их еще как-то мог, но уж очень сильно они жали в подъеме.

...Почему люди очень боялись попасть в плен и готовы были сражаться до последнего, и даже покончить с собой? Потому что плен - это позор, к тому же родственники помимо позора могли подвергнуться еще и репрессиям - это был тоже очень весомый фактор. Патриотизм, вера в победу, романтика - это все, конечно, хорошо, и так оно на самом деле и было. Мы готовы были умереть ради спасения Родины, но и фактор страха не учитывать тоже нельзя...

...И вдруг с удивлением вижу, что в нашу сторону во весь рост идут командир полка, за ним начальник артиллерии полка, ПНШ - 2, комендант штаба полка, в общем, человек семь всего, наверное. И я когда это все увидел, то мне аж не по себе стало. Потому что там нам постоянно досаждал снайпер. И после этого я вдруг вижу, что наш командир полка, правда, я потом понял, что все они были подвыпившие, идет в полный рост. И я еще в недоумении его спросил: "Товарищ подполковник, вы куда?" - "Ааа, такой сякой. Трех паршивых фрицев боитесь", и пошел вперед, через нашу траншею прямо в сторону немцев... Но я же им крикнул: "Там же немцы!" Но нет, он все равно пошел на нейтральную полосу в полный рост, а за ним и все остальные. И на нейтралке их всех из пулемета и положили...

...У русских самый лучший пароль - это мат. Тебе дают пароль, когда идешь на задание, а если задержался, пароль поменяли. Ты возвращаешься и начинают свои обстреливать. Единственное, что помогало - это мат. Как начнешь его крыть, так сразу огонь прекращается.

...В отношении тех наших людей, что попали в плен, я и тогда считал, и сейчас считаю, что в каждом случае нужно было разбираться отдельно. Выяснять, как попал, при каких обстоятельствах, как проявил себя в плену. У меня ведь был один одноклассник, который прошел плен, и на примере его трагической истории я видел всю несправедливость такого общего отношения к нашим пленным. Его звали Анвар Нигматулин, до войны он был студентом политехничекого института, но в начале войны его призвали в армию, он попал на фронт, и уже летом 1941 года был ранен в живот и попал в плен. И когда я после ярославского госпиталя вернулся домой, то мы с приятелем пошли к нему в гости, и у нас состоялась очень тяжелая встреча... Он жил в какой-то халупе, и во время нашего разговора я заметил, что он очень грустный, и даже наше появление его не особо обрадовало. Но потом мы понемногу разговорились, он нам рассказал ужасные вещи, что ему довелось пережить в плену, а потом и говорит: "Вот я по вам вижу, что Родина вас наградила и относится к вам как к родным детям, зато ко мне отнеслась, как мачеха... Вы знаете, что мне каждую неделю приходится отмечаться в МГБ? А о том, что я в плену заработал чахотку и едва живу им вообще до лампочки... Ну, вы же меня знаете, разве я предатель? И потом у меня ведь два побега, и есть люди, которые могут это все подтвердить, но нет, там даже не хотят разбираться..." Он чуть не плакал, когда все это рассказывал... Эта печальная встреча оставила у меня на душе очень тяжелый осадок... А вскоре я узнал, что он умер...



...В первый раз это было, когда я еще служил в трибунале 175-й дивизии. Ночью случилась какая-то тревога, то ли разведка немцев действовала, то ли что-то еще, но в общем одна стрелковая рота покинула свои позиции. Естественно, стали искать виновника, кто поднял панику. В конце концов, указали на одного парня, но даже тогда было понятно, что его просто назначили стрелочником, ведь все побежали и он тоже. К тому же я помню, выяснилось, что он был комсомолец, но... Зачитали приговор, там это было очень быстро... И вот когда он уже стоял перед автоматчиками, то вдруг крикнул: "Да здравствует Сталин, да здравствует Родина!" Но его все равно расстреляли...

...На Кубани сделали для танков проход в минном поле, и был получен приказ не останавливаясь войти в прорыв. Перед нами, через этот проход под сильным немецким огнем прошли кавалеристы. Весь проход был завален трупами людей и лошадей. Да и раненых вынести еще не успели, а тут приказ –«Вперед!»...Мы и прошли по этому месиву. После боя, когда вместе с механиком. монтировкой с траков счищали уже не поймешь чье мясо. я думал. что мои нервы не выдержат этого. Понимаете, по раненым шли...

...Обычно в пехоте кормили стандартно - суп гороховый или из пшенки, гороховая каша из концентрата, перепадала нам и американская тушенка. Другие бывшие офицеры рассказывают, что получали положенный офицерам доппаек, так я за всю войну ни разу никакого доппайка в глаза не видел и не получал. Питался, как и мои бойцы, с батальонного котла, но может ротный старшина в котелок мне гущи побольше подкидывал, как офицеру и своему командиру, и не более того. Трофеи выручали, "подножный корм". Шли маршем, и батальонный повар накопал в поле картошки, закинул ее в мундире в котел, хотял бойцов накормить, ничего другого не было. Но марш шел без остановок, на ходу он не доглядел, вся картошка разварилась и превратилась в кашу, пополам с песком. На привале он начал раздавать картошку, а есть ее уже было невозможно, бойцы стали возмущаться, и как раз мимо шел комполка. Ему пожаловались, мол, на обед помои какие-то дали. Он подошел к полевой кухне, взял в руки котелок с картошкой, попробовал, и... стал горячую картошку рукой размазывать по лицу несчастного, ни в чем не виноватого повара... Чему удивляться, наш комполка был человеком крутого нрава, иногда в атаку комбатов палкой гнал, мог и ударить своей "дубиной" или кулаком любого офицера... В то время мордобой со стороны старших командиров и постоянный грубый мат на подчиненных ни у кого удивления не вызывали, таких, с позволения сказать, "офицеров с высокой личной культурой" было немало...

...Приказ передали, когда рассвело, и мы уже были на виду. При отходе у нас был один убитый и трое раненых. Из-за дурости начальства потеряли людей. Но так редко бывало. Потому я и полюбил разведку, что там сам думаешь, а не пьяный дядя за тебя.

...Подползаю к дому, слышу немецкую речь, пьяный немецкий галдеж, возле дома сидит женщина и плачет. Я на нее наставляю револьвер и говорю: "Ползи ко мне" - "Да откуда ты на мою голову взялся?! Да немцы в доме, дети в лесу, что я делать-то с тобой буду?" - "Ползи говорю, а то убью". Она была где-то моей матери ровесница 37-38 лет. Она подползла, я ее обнял "Ползи - говорю - к нашим". Она знала куда ползти и уже наутро мы вышли к переднему краю, услышали русскую речь."Ну - говорю - оставайся или поползешь обратно?" - "Обратно, у меня дети там". И по сей день жалею, что не сказал ей спасибо.

...С немцами переругивались. Можно было увидеть и такое - Валентин Буц вылезает на бруствер, садится возле пулемета, закуривает самокрутку, и разговаривает с немецким пулеметчиком! Говорю ему – « Буц, немедленно спустись в траншею! Тебя же сейчас немцы «снимут»! Он отвечает – «Все в порядке, командир, я тут с одним немцем познакомился – и, сложив ладони рупором, кричит – Карл! Карл!». С немецкой стороны доносится – «Момент, нихт шпрехен! Фельдфебель комт!». А бывало и так - Валентин стреляет из пулемета по противнику, оттуда отвечают огнем , но показалось ему, что эта пулеметная дуэль - пустая, только зря патроны тратят. Валентин кричит немцам – Эй! Фриц! Какого черта стреляешь!? Неожиданно оттуда отчетливо доноситься – Я не Фриц, я Карл! – Давай не будем стрелять!- Гут!- согласился Карл. Но война есть война. Я быстро Буца в сторону отодвинул, мол, ты здесь еще натуральное братание , прямо на глазах у «особиста» устрой, и дал длинную очередь по немецким позициям. Карл орет со своей стороны – Нит гут! Мы же договорились!

...Помню, что колонна идет, а солдаты прямо на ходу спят и храпят. И если вдруг неожиданно останавливались, то задние наскакивали на впереди идущих.

...Уже где-то в Белоруссии пехота взяла в плен пять немцев, но их передали мне, потому что у них совершенно негде было их держать. А там как раз была такая обстановка, что я не мог отправить их в тыл. Поэтому недели две они прожили в расположении моего учебного дивизиона. И что вы думаете? Они с моими солдатами вроде даже как подружились, и никто к ним никакой агрессии не проявлял... А уж как они были рады тому, что война для них уже закончилась.

...На железнодорожной станции стояли цистерны со спиртом, вся дивизия перепилась. Потом надо было дальше атаковать, так немцы в узком проходе между двух озер поставили два пулемета и всю дивизию на месте больше суток держали, отражая атаки нашей пьяной пехоты... Народу там положили... лучше не вспоминать...

...В нашем 3-ем танковом полку был капитан – политрук, вроде на должности парторга или полкового агитатора, который своим мужеством и самоотверженностью заставил меня в корне поменять свое мнение о комиссарах. Этот капитан, мог спокойно не ходить в бой, он не был включен в состав какого-либо экипажа, но сам, по своей личной инициативе, залезал в «шерман» шестым, и хоть, скрючившись в три погибели в неописуемой тесноте, он не мог нам ничем в бою помочь, но сам факт, что политрук с нами, идет навстречу смерти, вызывал наше неподдельное восхищение.

...С нами медсестра в разведку ходила, москвичка Валя, девка была огонь, попробуй не взять раненого. Она сразу пистолет вытаскивает: "Я тебя пристрелю!" Но Валя, медсестра, несчастливая была, что ни познакомится с офицером, его убьет.

...Как-то я находился на своем НП на передовой, было затишье, поэтому мы с командиром роты прямо в окопе решили сыграть в шахматы. Прямо там в окопе положили доску на ящик из под патронов, играем, и вдруг внезапный артналет, немцы такое часто практиковали, да и мы потом тоже. И этому парню осколком срезало верхнюю часть головы, причем, вся это масса мозга упала прямо на шахматную доску... С тех пор я в шахматы не играл ни разу, потому что когда вижу шахматную доску, то у меня перед глазами сразу всплывает эта ужасная картина...

...Когда говорят, что на передовую приезжали фронтовые бригады, то у меня это всегда вызывает улыбку. Вот сколько я не был на фронте, но ни разу и близко не видел ни одной бригады артистов, дальше КП дивизии они ни-ни.

...У меня была одна знакомая связистка. Она была совсем молодая девушка, 24-го года, сталинградка. И вдруг за что-то на нее взъелся ее командир взвода. Наверное, все-таки она не оправдала каких-то его определенных надежд, потому что потом я про него как о человеке слышал плохие отзывы. И когда у нас однажды запланировали разведку боем, то пойти с наступающими он назначил именно ее... Но получилось так, что этот разговор состоялся при мне, и я видел, как она чуть не плача пыталась объяснить, что ей будет тяжело выполнить такое задание. А он ей говорил: "Ничего, ничего, голубушка. Привыкай, ты же солдат, а у меня других людей нет..."



...Уже после завершения боев я лежал в блиндаже, но все никак не мог заснуть. Стояла настолько непривычная для фронта, какая-то гнетущая тишина, от которой действительно можно было оглохнуть. Буквально ни единого выстрела, ни разрыва снаряда или мины. И вдруг раздалась автоматная очередь, одна, вторая, и я мгновенно заснул. А утром мне рассказали, что один из моих солдат измученный вшами, скинул нижнюю рубаху и стал ее расстреливать из автомата... Все, конечно, посмеялись, а я его даже поблагодарил: "Спасибо, браток, а то бы я так и не заснул".

...Два раза в день, утром рано и вечером поздно дядя Володя и дядя Андрюша привезут кухню. По-разному бывало, когда хорошо кормили, а когда по восемь дней ничего нет. Жрать было нечего. А с минами и патронами проблем не было, можно набирать в округе, сколько хочешь, и из немецких пулеметов стреляли, а мы мины немецкие использовали, даже немецкие минометы захваченные. Но оружие у них лучше было, прицельнее, оптика хорошая.

...Выгрузили меня и одного раненого солдата, нацмена, занесли в какое-то здание, и положили на нары. А на грудь нам положили по бутерброду с маслом, и что-то еще. А мне и так плохо, есть не могу и не хочу, к тому же и рука еще не действовала, как и нога, она была недвижима. И вот так я лежал и наблюдал за ним. Он то украдкой посмотрит на мой паек, то отвернется. Опять посмотрит, отвернется. А потом вдруг взял его резко и съел. И я его за это не осуждаю, он видно очень голодный был.

...Я понимал важность образования, и именно поэтому всегда старался подбирать себе пополнение из молодых ребят с образованием. Например, на Курской дуге нам прислали много узбеков, но мне удалось выбрать человек десять, восемь из которых были молодые ребята, окончившие десять классов. Все они были грамотные ребята, которыми я был доволен. Недаром говорят, что войну выиграла молодежь и десятиклассники, в частности, все-таки образование очень многое значит.

...Военкову было 35-40 лет. У него был свой портной, парикмахер, фаэтон, ездовой. Как барин жил. Начальство у него было куплено дорогими трофеями. На задания он не ходил. Как-то раз на этом Гроне раздухарился и решил пойти в поиск. Я с ребятами договорился: "Плывем на лодке. Я на середине лодку переворачиваю. Вы выплываете, а его топлю." Он уже в лодку вступил, а потом передумал и на берег.... А схлестнулись мы с ним из-за медсестры Нины. Я однажды полез к ней. Она говорит: "Я еще девушка". Я знал, что меня все равно убьют и связывать свою судьбу с ней не собирался, но решил ее сохранить. Она приходила ко мне, мы спали вместе. Никто к ней не лез - с разведкой никто связываться не хотел. А командир роты положил на нее глаз.

...Один раз на наш дозор из четырех человек выскочил немецкий бронетранспортер. Солдаты, что сидели в нем, бросили ребятам пачку папирос и поехали дальше. Ни они, ни мы не стреляли.

...Я всю войну «отбрыкивался» от предложений вступить в партию. Но вскоре после войны в армии появились «новые правила игры». У меня, усиленно отмечая нашу Победу, ушел в глубокий запой командир батареи, и из этого запоя он не вернулся. Мне какое-то время пришлось командовать батареей вместо него. Замполит полка поднял шум – «Почему батареей руководит беспартийный? Как такое может произойти?».И меня в приказном порядке отправили «поступать в большевики».

...В запасной полк приехали "покупатели", проводить курсантский набор в Ташкентское пехотное училище имени Ленина. Я со своими 7-ю классами школы считался образованным, подходящим кандидатом на учебу, и меня вместе с другими "грамотными" привели на "отборочную комиссию". В комнате висела школьная доска и два подполковника проводили набор. Я зашел, мне дают в руки мел и говорят - "Напиши Н2О", написал, - "Что это?", я усмехнулся - "Вода" - "Молодец, ты принят в училище".



...За «стрельбу по своим» в бою, всех поголовно под трибунал не отдавали. Так бы в артиллерийских частях офицеров бы не осталось. Покажите мне хоть одного человека провоевавшего в пехоте хотя бы полгода, который скажет, что никогда не получал «огневого гостинца» от своих артиллеристов, «катюш» или штурмовиков с ИЛ-2. Ведь на поле боя зачастую невозможно ничего понять.

...31/12/1944 дивизион взял с боем польское село. Мы, управленцы, немного задержались, пока связь смотали и так далее. Подъезжаем к селу, а там все пьяные «в стельку», даже часовых не выставили… В деревне бойцы захватили немецкие грузовые машины набитые доверху рождественскими подарками для солдат вермахта. А в каждом подарочном ящике была чекушка рома. Ну, и тут началось, сами понимаете. Новый Год все-таки. А то был у меня на памяти случай, еще в моем «первом» полку. Весь полк напился, а немцы, перешли в контратаку…

...Дают тебе приказ, допустим – « К 12-00 выдвинуться к деревне такой-то, занять и оборудовать НП и начать корректировку», и при этом тебе говорят, что наш пехота уже взяла этот населенный пункт и твердо в нем закрепилась. Но ты уже «тертый калач», и прекрасно знаешь, что такое на фронте – «фальшивый доклад», и как это нередко уже было, нашей пехоты нет в этой деревне и в помине, и никогда не было.

...Его угораздило попасть в танкисты. Но он откровенно боялся залезать в танк, опасался сгореть заживо. Дело доходило до смешной, но абсурдной ситуации. Он в атаку бежал за своим танком, сзади. Его почти силой затащили в танк. Через метров двести в танк прямое попадание. Этому старшему лейтенанту оторвало голову, но в последней предсмертной конвульсии, его руки намертво схватили за ногу раненого механика - водителя танка. Механик с трудом вырвал свою ногу из рук уже обезглавленного трупа офицера.

...Боли я не почувствовал, но понял, что ранен в поясничную область, как потом оказалось, был задет и позвоночник. Пытаюсь встать, а ноги не действуют. Лежу, как говорится «скучаю», и ясно понимаю, что мне «конец»: двигаться я не могу, и помочь мне абсолютно некому, вокруг ни души…. А в таких ситуациях только в кино кричат: «Санитары!» У нас в батальоне, например, была только одна девушка-санинструктор, два пожилых санитара, и всего одна санитарная повозка. Ну, сколько человек они могли спасти? Поэтому выживали, в основном, те раненые, которые сами могли добраться до медсанбата…. Но мне крупно повезло! Вдруг вылетает из-за поворота открытый «Виллис». В нем были водитель и два офицера с рацией. Они меня спрашивают: «Солдат, где тут немцы контратакуют?» Я как смог показал направление, они передали это по рации и…. развернулись, чтобы уехать… Я закричал: «Ребята, заберите меня отсюда!» Они посмотрели на меня как-бы решая, стоит ли…. Один из них говорит: «Х.. с ним», и правда, что тогда стоила солдатская жизнь? Ничего! Но второй сказал: «Давай возьмем его». И они меня все-таки подобрали, и отвезли в тыл. Но медсанбат, в который меня привезли, уже почти был готов к эвакуации, и меня не хотели принимать…. А мне было уже очень плохо, и, набравшись последних сил, я заявил тому санитару: «Сейчас пристрелю тебя, и мне за это ничего не будет», у меня еще была с собой винтовка. Угроза подействовала, и меня отправили в прифронтовой госпиталь.

...Шли уличные бои во Львове. Не самые жестокие бои, а так, терпимо. Стояла ясная погода, и тут, вдруг, по городу текут ручьи. Да не простые, а пивные...В центре города стоял пивной завод, в его больших подвалах, в огромных дубовых чанах, хранилось пиво. Бойцы, узнав об этом, спускались в подвалы, автоматными очередями простреливали чаны и пили пиво, хлеставшее струей, из пулевых отверстий, доходя до бессознательного состояния. Когда пиво залило подвал, там немало народу просто захлебнулось...



...Мне запомнилось, эпизод, как раз под Москвой было, уже не в моготу было мне, физически не в моготу. Уже искать и копать могилы некогда, всех своих уложишь. Но эта яма. В ней еще шевелились. Еще живые. Вот так было. И Сталинград еще. Еще шевелились в яме. А других ям мы не заготавливали. Чтобы выкопать яму, подготовка нужна соответствующая. Вот эта мне запомнилась штука. Потом ездил под Сталинград посмотреть, как там. По три человека на полк оставалось. В полку по три, четыре, пять человек – а так-то три тысячи! В общем, когда заткнули эти ямы, столько было людей… Неприятно это. Я сейчас думаю, может быть, эти ямы-то и сыграли роль. Мы брали масштабом, по счету, количеством мы брали. Не честно. Потому, что техники мало было. Это ужас. В училище еще учили: «Вперед», да «Вперед».

...У меня был ординарец, пожилой мужик в возрасте 55 лет, отец 4-х детей. Я перед самой переправой прогнал его из нашей лодки, мне очень не хотелось, чтобы его дети стали сиротами. Так он мне несколько раз передал на плацдарм котелок с жареными грибами. Как он их умудрился без масла пожарить, не знаю… Но это была самая вкусная вещь, которую я когда-то в жизни ел.

...И добыл я себе в этот день с одного немца очень красивый никелированный «мадьярский» пистолет. Слава об этом пистолете быстро разнеслась среди наших офицеров. Вдруг приходит ко мне сам комиссар полка и спрашивает – «Что у тебя там за пистолет такой особенный? Подари мне его». Нет, думаю, хоть и не жалко мне было этой «мадьярской игрушки», но лучше немцам этот пистолет отдам, чем замполиту. Не любил я комиссаров… К этому времени, все мои былые восторги в адрес коммунистической партии безвестно канули в Лету. А этот замполит уж больно паршивым человеком был. Говорю ему – «Да нет у меня уже этого «трофея». Я его на «наган» обменял». Он нахмурился, ушел. Но кто-то видимо «доложил» комиссару, что пистолет по - прежнему у меня… Началось награждение за днепровский плацдарм. Всех моих ребят наградили орденами или медалями «За Отвагу», а я все жду, вроде и мне положено. В соседнем полку капитану- связисту за то, что просто починил перебитую связь, дали Героя Союза, а я то два раза связь через реку на плацдарм проложил. На Героя не рассчитывал, но ордена ждал. Вдруг вызывает меня сам командир полка и интересуется – «Что там у тебя за история с замполитом ? Он твой наградной лист в клочья порвал». Показываю ему трофейный пистолет, и рассказываю в чем дело. Командир полка сразу меня предупредил, что зря я с этим комиссаром связался. А вскоре меня начал замполит давить со всем усердием, что в полку офицеры уже спорили, что произойдет раньше – или немцы Борока убьют, или его замполит в штрафбат быстрее определит. Комиссар у нас был активный, он и командира полка «подсидел», без зазрения совести, «подставил его по полной программе». И когда после Житомира, командир полка уходил из нашей части, то забрал меня с собой в армейский резерв, прекрасно понимая, какие неприятности меня ждут впереди, если я останусь воевать в полку рядом с этим комиссаром. Спас, одним словом.

...Там был еще один эпизод, который породил во мне желание жить. Когда нас только привезли в Уфимский госпиталь, то раненых сначала мыли. Происходила эта процедура так: в одной хорошо протопленной комнате десяток молодых здоровых девушек, совершенно обнаженных, только в небольших клеенчатых передничках, отмывали раненых от окопной грязи, срезали старые повязки и промывали раны. Я достался молодой чернявой украинке Оксане, вижу ее как сейчас. До сих пор не знаю, с умыслом или нет, была продумана эта процедура, но молодые, горячие тела этих девушек, их ласковые руки, вернули многим раненым желание жить…

...У нас никого не награждали, только братскими могилами. Собирали всех погибших, давали троекратный залп, и идем дальше…. Ведь кого тогда могли наградить? Того, кто в течение долгого времени мог остаться в живых, т.е. штабисты, артиллеристы. А мы, пехота, были хворостом, который подбрасывали в огонь войны.

...Большая группа офицеров встречала вместе Новый 1945 й год, с нами были девушки-связистки из штаба полка. Все знали, что у Иосифа прекрасный голос, он великолепно пел, и после войны все прочили ему карьеру оперного певца. Выпили несколько тостов. Стали просить Каплан чтобы он спел, Иосиф не был против. Одна сержантка, к которой комбат Дмитриев был неравнодушен, подсела к Каплану и приобняла его за плечи, слушая песню. А Дмитриев уже был "готов", как говорится, лыка не вязал. И посередине песни прозвучал выстрел. Комбат, сидевший напротив Каплана, вытащил пистолет из кобуры и в упор застрелил ротного выстрелом в голову... Приревновал... Дмитриева обезоружили, с него сорвали погоны, и... оставили служить рядовым в штабе полка. Не судили!.. Начальники пытались все списать на "случайный выстрел". Я несколько раз подходил к начштаба , подполковнику Шутову и спрашивал -"Почему Дмитриев ходит свободным, а не находится в штрафбате? Он же, гнида, своего офицера убил!", на что Шутов мне неизменно отвечал - "Мы его после войны судить будем".

...Где-то в районе Полтавы мы двигались походной колонной и вдруг нас остановили, и построили в каре. Смотрим, выносят на носилках парня лет восемнадцати, щупленького такого. Оказывается, он был самострел, и прострелил себе ногу. Испугался видно войны. И его прямо лежачего, он ведь ни встать, ни повернуться не мог, громко стонал, смершевец в затылок и застрелил... Но и этот случай на всех нас тоже произвел не воспитательное, а скорее отрицательное впечатление... Даже жалость к нему была, хоть он и был самострел.



...Помню, что мы залегли в небольшом садике, и тут прибежал посыльный от командира батальона с приказом атаковать. В этот момент раздался взрыв, посыльного убило, а мне несколько осколков пробило левую руку и попали в грудь... Подскочила медсестра, перевязала, но в медсанбат у Волги я шел уже сам. Переправа осуществлялась только в темноте, и пока мы ее ждали я удивленно спросил откуда столько бревен плавает в Волге... А мне отвечают: «Да какие бревна, это же люди...»

...В боевой обстановке, когда из-за больших потерь очень сильно менялся состав, люди просто не успевали хорошо познакомиться, не то что подружиться. Мы, одесситы, естественно, старались держаться вместе, поддерживали друг друга. Но и нашу компанию постепенно выбили…. Я оставался последним.

...Как-то раз мне пришлось присутствовать при допросе сбитого немецкого летчика. Ему задавали вопросы, но он все время молчал, и ничего не говорил. Тогда ему переводчик говорит: "Это же серьезное дело, вас же могут и расстрелять". А он в ответ только процедил пренебрежительно: "Мне наплевать на смерть..."

...У нас хороший парень был татарин. Переправлялись в лодке по тросу. Она перевернулась. Он выбрался на немецкий берег, а мы выплыли на наш. Он решил перебраться обратно пристегнувшись ремнем к тросу. Его течением завертело. То голова появится, то ноги. Он кричал: "Пристрелите меня!" На следующую ночь, когда поплыли на тот берег, то его тело не могли от троса отстегнуть, так его закрутило. Пришлось ремень отрезать...

...Офицеры за мной не ухаживали – как они могли за мной ухаживать, если у меня взвод солдат? Ко мне не подступишься. В нашей дивизии я не знаю и не помню женщин, которые бы крутили романы с офицерами. Не знаю, может быть, что-то такое было в санроте, но я же с ними не общалась. Я все время со своими ребятами была. Это мои солдаты от меня бегали. Иногда бывало так, что рядом был банно-прачечный отряд, и солдаты туда бегали. Я ругала их за это.

...В то утро 12 октября 44-го, когда разбомбили нашу роту, мы увидели, что один наш боец, парень с Украины, Вася его звали, а фамилия, кажется Ивасюк, встал на колени и молится. Мы его спрашиваем, что случилось, все-таки эта была необычная картина. А он говорит: «Приснилось, что сегодня меня убьют». И точно, в тот день при налете он погиб….

...Вася взял троих «корешей», которым терять было нечего, и в «бл...ход». Получаем приказ срочно выйти из города. Побежал в немецкий дом искать своего заряжающего, а там «картина»...Вася «на немке пыхтит», а штрафники, где-то нашли опахала и машут ими над Васей, при этом - «ржут как кони». Говорю им – «Приказ на движение дали, сворачивайтесь». Иванов мне в ответ –« Не лишай радости, может, через час сгорю в танке!». Сидим в танке, я ему начинаю «пропаганду пропихивать и мораль читать», мол нельзя так, мы же советские люди, солдаты-освободители, если поймают - под трибунал пойдешь, зачем тебе бесславно «пропадать ни за грош». А он мне – «Вспомни концлагерь, который мы освободили». В Польше ворвались в лагерь смерти, а там уже живых не было, только на земле лежали обтянутые кожей скелеты, с желтой шестиконечной звездой на лагерной робе. Больше я не пытался найти аргументы в защиту немцев.

...Самострелы были. Вот на Курской дуге, когда эшелон с узбеками пришел... Рассвело, один ногу поднимает, чтобы его ранило. А лейтенант, командир взвода, сзади лежал. Взял палку и по ноге его палкой, раз! Он: "Вай, вай, командир, ранило!" Тут многие даже расхохотались. Лейтенант достал пистолет и шлепнул его.



...От попадания вражеского снаряда разорвалась гусеничная лента ходовой части – лопнул трак. В сумерках, начали приводить машину в порядок. Вдруг, один из наших автоматчиков стал кричать. Смотрим, к танку бежит пожилая женщина с распущенными волосами, держа перед собой зажженный факел. Раздалась длинная автоматная очередь. Один из наших солдат, в порыве ярости, разрядил весь диск в безумную немку.

...В наступлении почти месяцами не снимали сапоги даже ноги начинали гнить. Вши вообще заедали. Особенно когда еще по своей территории шли. Воротники невозможно было застегнуть - такое раздражение. Когда поспокойнее, в тылы отводили, там устраивали палаточные бани. В бочках прожаривали белье. Когда перешли границу, изобрели метод избавления от вшей. Заходишь в дом. Берешь свежее белье: простыни, наволочки, любое - заталкиваешь за пазуху. Все вши почему-то сразу лезут на свежее белье. До следующего пункта дошел, белье выбросил, следующее напихал за пазуху. Санбат был весь завшивлен. Там доктор, майор, еврей, говорит: "Напишу научный труд о всех разновидностях вшей, какие больше кусают, какие меньше кусают".

...Перед Берлином, с «горьковским» пополнением, к нам прислали нового командира танка, молоденького младго лейтенанта, родом откуда-то из Мордовии. Мы с ним даже не успели толком познакомиться. Атакуем станцию Бернау, а вернее сказать, наш танк пошел первым в разведку боем. По танку немцы врезали осколочным снарядом, и этот лейтенант, вдруг сразу оказался в шоковом состоянии, не смог справиться со страхом. Упал вниз танка, прикрыл голову руками и не поднимается к триплексам. А нам то ведь надо немецкие цели засекать… Говорим ему – «Лейтенант, твою мать, ты что, охренел?», а он, не реагирует… Докладываю ротному Рыжкову по рации, мол, нашего новенького, считай, что «Кондратий схватил». Рыжков мне приказывает – «Выкинь его нахрен из танка, и продолжайте продвижение вперед!».

...Там, на Брянщине, в августе сорок третьего вообще бои были на тотальное истребление солдатских масс. Об этом мало кто знает. Например, город Карачев переходил с боем из рук в руки восемь раз! . В трех наступлениях на город мне пришлось идти в атаки. От полка к вечеру оставалось 150-200 человек . А сверху кричат –«Вперед! »...

...Сперва, когда мы увидели первый раз своих убитых на берегу реки Свири, то, знаешь, ноги подкашивались. А потом уже, когда наступали капитально, шли во втором эшелоне. Видели лежащие на дороге трупы врага. По ним уже проехали машины - раздавленная голова, грудь, ноги... На это мы смотрели весело.

...Через несколько недель меня сильно контузило. Месяц я провел в госпитале, но видимого улучшения не было. Руки и голова тряслись, слух возвращался медленно, но самое страшное, что я не мог пройти самостоятельно и двадцати метров. Голова кружилась и я все время падал на ровном месте. И в таком состоянии я попадаю на госпитальную комиссию, на выписку. Сидит за столом мордоворот, начмед госпиталя и заявляет –«Вас товарищ лейтенант ждут на фронте ». Спрашиваю его – «Я пехотинец, как я по вашему буду воевать в таком состоянии?». Доктор мне отвечает –«Потерпи, может скоро снова ранят...». Продолжаю – «А если меня убьют, товарищ военврач?». Начмед ответил «оригинально» -«Если убьют, то вечная слава павшим героям!»



...Командиром взвода у нас был Кузнецов Иван Иванович - отличный мужик. Стояли мы недалеко от передовой. Из соседней дивизии приехал к нему командир взвода разведки с двумя разведчиками. Он пошел в хату с Иваном Ивановичем, беседовали вдвоем. Разведчики остались снаружи. Вдруг из хаты этот командир взвода выскакивает, в руке автомат. Бежит. Мы смотрим - чего он бежит?! За ним с пистолетом выскакивает Иван Иванович: "Ах, ты предатель! Подлюка!" Тот оборачивается - и автоматную очередь ему под ноги. Пуля рикошетом попадает Ивану Ивановичу в голову. Я этого взводного догнал... сначала бил прикладом немецкого автомата, так, что он согнулся, потом дострелил его. А это почти на передовой, немцы нас видят, но не стреляют. Видать им интересно, как мы друг друга перестреляем. Два разведчика, что с ним были забежали в огромную лужу и стоят. Мы им говорим: "Идите сюда. Мы вас не тронем". Они отказываются. Потом и их из автоматов постреляли... Уже были все обозленные, как же так такого парня...настоящего разведчика убили... Эти двое не за что погибли... Потом командование выясняло, в чем дело. Я все рассказал. И из их дивизии приезжали сказали: "Правильно сделали"... и все.

...Одна пуля попала в меня, вошла в правую лопатку из левой вышла, зацепив левое легкое. И так стало обидно - на первом разведзадании, ни разу не выстрелил по врагу, а уже готов! Кровь хлынула изо рта и я потерял сознание. А потом чувствую, что сознание проясняется, но говорить не могу, изо рта кровь идет, руки не работают - простреляны лопатки. Я сам "язык" - приполз прямо к немцам, бери, не хочу. У меня и гранаты и пистолет, а застрелиться не могу. Потом чувствую меня кто-то сзади за ноги берет и тащит. Федя! Сам отползет, меня подтянет, отползет, подтянет. Так в какую-то воронку он меня спустил. Я хриплю. Говорит: "Славка, что с тобой?" - разорвал гимнастерку. Там дырки и кровь. - "У тебя пуля насквозь, ты умрешь". Я замотал головой - нет, не умру. Он меня перевязал. Говорит: "Поползу за ребятами, а то один я не вытащу тебя". Приползли ребята, положили меня на плащ-палатку. И побежали, потому что ползти - это длинная история, а ночь на исходе. Как только ракета потухнет, они встают во весь рост и бегом. Ракета щелк, они меня бросают... Я помню только первый бросок, после него я в сознание пришел уже в наших окопах.

...Звонит комбат, под «мухой» -«Хочу тебе бинокль подарить! Давай, дуй срочно ко мне в штаб!». Парторг батальона пытался «обуздать» комбата - « Вы, что, с ума сошли?! Как он днем пройдет? Там же снайпера лютуют!». Но комбат был неумолим и снова повторил свой приказ. И я пошел по полю … и сразу нарвался на снайпера. Как я добрался до «старых» позиций и сколько страха пришлось натерпеться за эти минуты, мне вам не передать. Мое счастье, что у немцев к концу войны, видимо, опытных «спецов» осталось мало, и пытавшийся меня убить снайпер несколько раз промазал… Солдаты, видевшие мою «дуэль» со снайпером, не могли понять, какого черта я решил пройти через это простреливаемое с трех сторон поле светлым днем! Когда я добрался до штаба, комбат уже заснул после обильных возлияний…

Часть 4

---

Воспоминания ветеранов. Часть 2.

Все эти отрывки из воспоминаний ветеранов собраны мной на сайте "Я помню". Герои Великой Отечественной войны". Это рассказы пехотинцев, артиллеристов, танкистов, летчиков и многих других советских воинов разных родов войск. Просто рассказы, десятки рассказов о войне - какой они ее запомнили. Один абзац - одна чья-то история. Воспоминания разделены на несколько частей, оставить свой комментарий вы сможете в последнем, шестом посте.

Часть 1

...На обратном пути нас снова обстреляли. Командир взвода лейтенант Андреев, лежавший на льду рядом со мной, вдруг странно вскрикнул или застонал... Подползла к нему и увидела, что он ранен в ногу. Только достала нож, чтобы распороть ватные брюки, как сама почувствовала сильный удар в бедро и острую боль. "Спасайте командира, - прошептала я парням, бросившимся ко мне на помощь, - я подожду!"И осталась лежать на влажном весеннем льду с наполненным кровью сапогом. А в руках была граната. Единственная. И для фашистов, и для себя. Было очень больно, но я крепилась. Крепилась до тех пор, пока меня не принесли в медсанбат. Санитар большими ножницами ловко распорол мой новенький сапог. И тут я не выдержала и заревела: ведь эти сапоги, редкого для армии тридцать шестого размера, совсем недавно мне пошили на заказ... Слезы хлынули из моих глаз впервые за всю фронтовую жизнь.

...Нас с Яшей отобрали в пехоту и на форсирование Днепра... Меня, как обстрелянного, назначили помкомвзвода. Командир взвода, лейтенант, говорит: "Я тебя в рожу запомню, а ты запомню рожи всех командиров отделений, а они пускай своих тоже запомнят иначе мы друг друга не найдем". Раздали винтовки, автомат у меня и у командира взвода. Все оружие заржавевшее. Его собрали с поля боя и нам дали. Мой автомат стрелял одиночными. У лейтенанта - короткими очередями, Один из старичков говорит: "Подойди, не знаю, как из винтовки стрелять". - "Вот ты дожил до таких лет и не знаешь". Беру винтовку, дергаю затвор раз, раз - не открывается! Я попытался ногой - не получается... Вот с таким оружием мы форсировали Днепр.

...Утром меня разбудил начальник ремонтной бригады и сказал: "Боднарь, поехали за тросами в Москву - танк тащить". Дали нам полуторку и мы приехали на место сегодняшнего Храма Христа Спасителя. Там были бухты американского троса очень легкого и очень прочного, мы закатили эту бухту на полуторку и к вечеру уже были опять на Рузе, саперы подцепили наш танк, вытащили, просушили, заменили аккумуляторы и через три дня я уже был опять в наступлении. Поэтому, когда я прихожу сейчас к Христу Спасителю со своими, то говорю: "Имейте в виду, что там, где стоит сейчас храм Христа Спасителя, то там в 42-ом году я брал бухту американского троса".

...У моей Маруси Чихвинцевой были предчувствия. Не хотелось ей на оборону идти. "Не хочется мне, я не могу сегодня идти". Но она не пошла к командиру отпрашиваться. И ее убили. Я теперь живу за нее.

...Чтобы немца не тащить делали просто. Петлю на шею, чтобы не кричал (Кляп это глупость - сделай кляп, так он будет мычать так, что за три километра услышат) и перочинным ножом в зад. Кольнул его - он тебя обгонит. Два - три раза кольнул, он уже в нашей траншее. Ну, придет этот немец, начинает жаловаться, показывает, что у него зад в крови. Ну и что?! Надо было идти - и зад был бы цел, и крови бы не было. А так попробуй его тащить?! И потом немцев по сорок килограмм не было - они все здоровые.

...Вдруг из траншеи вылезает пьяный пехотный капитан с пистолетом и идет вдоль траншеи, а тут пулеметная стрельба идет. Идет, кричит: «Я вас всех перестреляю!» И подходит к нашему танку. А я сплю. Вдруг кто-то как ногой врежет: «Я тебя сейчас, сволочь, расстреляю!» -«Ты, что это?!» – «Ты что здесь лежишь, иди в бой!» Я онемел. Ведь сейчас нажмет курок и все! Хорошо, что наводчик, здоровый парень, услышал крик этого капитана, вылез и прямо с башни на него прыгнул. Пистолет у него отобрал. Как по морде врежет! Тот немножко очухался, встал, повернулся и без звука пошел к себе в траншею. Вот здесь было действительно страшно – если бы не наводчик, погиб бы не за понюх табака.

...С того момента как я попал на фронт, может быть раз десять поел досыта, и то благодаря немецким трофеям или по везению. Да еще когда в роте было «уголовное» пополнение, мы тоже «слегка подкрепились». Урки мои были славными добытчиками и снабженцами. Голодали на фронте, да и после, когда меня списали по ранению, я хлебнул голодной жизни в тыловой части. Может в 1944 году и стали солдат прилично кормить, но в мою бытность на передовой у всех – «живот прилипал к позвоночнику»... На Кубани наши тылы отстали, и дело дошло до того, что с самолетов сбрасывали листовки с обращением к местному населению с просьбой – «Накормить войска»!. Я сейчас не шучу...

...Высадились на песчаном берегу. Берег обрывистый. На верху немцы. Мы у них под ногами, можно бросать в нас камни, из рогатки стрелять. Начали окапываться, а там песок - лопату выбросишь, две насыпалось. Мы как курицы разгребли его чуть-чуть и зарывались. Нам сказали, что мы должны пойти в наступление и взять село, которое примерно в полукилометре. Говорим: "Давайте атаковать ночью. Если рассветет, они же нас расстреляют!" Приказ на наступление пришел когда рассвело...

...Корпусом уже командовал генерал-майор Панков Михаил Федорович, а моей 17 гвардейской танковой бригадой подполковник Шульгин. Тот в танк никогда не садился. В любом бою носился на своем «Виллисе» между танками с палкой в руке. Не дай Бог остановить машину во время боя, тут же стук по броне у люка механика-водителя: «Открой люк!» Только высунулся, он палкой по голове. Со мной один раз тоже так было. Танк попал в воронку, а я не успел переключить передачу, и он заглох. Слышу стук палки по броне. Я танкошлём с головы сорвал, на коленку натянул и высунул в люк. Пару раз он меня ударил. Я коленку убрал, быстрее на стартер нажал, передачу включил и пошел. Прошло много времени, я уже забыл про этот случай, вдруг меня вызывает, уже полковник, Шульгин: «Ты, где научился командиров обманывать? Ты почему меня обманул?» – «Когда, товарищ полковник?» – «Мне сказали, что ты надел танкошлём на коленку. Ты почему головой не стал вылазить из люка?» - «Товарищ полковник, я думаю, что плох тот командир, который голову подставит». – «Ну, твою мать, молодец! Иди».

...Я ни сколько не жалею, что воевал в этой дивизии. Дисциплина в ней была железная. Всякое было - и наступали и отступали, но, в целом, не помню, что были дезертиры или перебежчики. Был один случай, когда к немцам убежал телефонист - и все. Не помню, чтобы в спину стреляли. Даже в Литве, когда набрали литовцев, новобранцев. Они хорошо влились в состав дивизии, растворились по ротам, батальонам. Ко мне лично отношение было очень хорошим. Я учил литовский, поскольку обращаться к старшим офицерам нужно было по-литовски - многие не знали русского языка. Те солдаты, что приходили на пополнение в Литве, тоже не знали русского языка. Через три месяца я уже знал все команды, а через год я владел литовским языком так, что никто не догадывался, что я русский. Тем более я и волосы стриг под литовцев.

...Когда первого фрица я убила, вернулась, ко мне пришел журналист, хотел взять интервью. Чего уж говорила - я не знаю, но я ни в этот день, ни на следующий ни есть, ни пить не могла. Я знала, что он фашист, что они напали на нашу страну, они убивали, жгли, вешали наших, но все-таки это человек. Такое состояние что… Второго когда убила, тоже было ужасное состояние. Почему? Потому, что я же в оптический прицел его видела: молодой офицер. Он смотрел вроде на меня и я вдруг его убила. Но это же человек! В общем, состояние ужасное. А потом уже чувства как-то притупились. Убивала - вроде так и положено.

...Был у нас старший лейтенант, которого мы звали «Старик». Ему было двадцать пять лет, родом с Северного Урала. Каждого пулеметчика он проверял лично : есть ли у него саперная лопатка. «Старик» часто говорил нам : «Саперную лопатку прижимай к себе нежно, как невесту». Он так хотел чтобы мы выжили... Поздней осенью, в Латвии, был бой, мы выбили немцев с хорошо укрепленной и добротной линии обороны. Погода стояла мерзкая : не то дождь со снегом, не то снег с дождем. Стояли почти по пояс в воде. Нам не привыкать, а немцам не понравилось во второй траншее лежать уже перед нашими окопами в талой жиже, они то и дело выскакивали наверх. «Старик» увидел это в бинокль и поднял крик : « Давид, почему у тебя враги по полю гуляют как по Невскому проспекту!? Немцы должны лежать в земле!». «Старик» погиб в день своего двадцатипятилетия. Прямое попадание снаряда. Его разорвало на части. Мы собирали его тело по кусочкам и похоронили на каком-то лесном хуторе. Вечная ему память!

...В разведке вообще чины не почитались - только опыт и знания. Бывало пришлют со школы молодого лейтенанта. Он теоретически все знает, а практически ничего не умеет. Вот такого назначают начальником поиска. Выползаем на нейтральную полосу, один из наших к нему подползет и говорит: "Знаешь, что лейтенант, сегодня на задании командовать будет вон тот сержант. Ты ползи где хочешь. Вернешься, доложишь командирам о выполнении задания, а мы умирать просто так не хотим". Тот, кто понимал - свой парень. А тех, кто начинал ерепениться, приносили мертвым. Законы были суровые.

...В этих боях происходили странные курьезные случаи. Идем ночью в колонне, у всех танков пушки развернуты в стороны, у четных в правую, у нечетных в левую сторону. В нашу колонну вклиниваются три немецких самоходки «ердинанд» и проделывают вместе с нами всю дорогу. Если бы мы остановились, попытались бы развернуться и уничтожить эти самоходки, то они бы нас первые сожгли. Если более маневренному танку Т-34 для полного разворота на месте благодаря бортовой передаче требовалось всего ничего, то «шерману» для полного разворота нужна была площадка - 13 метров.

...Вместо водки женщинам на фронте выдавали конфеты. Табак нам выдавали, но ни пить, ни курить я за всю войну так и не научилась. Я не слышала, чтобы кто-то спивался у нас в дивизии, не было таких инцидентов.

...Направили нас на Кишинев. Прибыли мы туда, полковник, Герой Советского Союза был начальником эшелона, не усмотрел, а так как ели мы плохо, то все ринулись на базар, похватали у местных бабушек продукты, что и потырили, скандал разразился сильный, и двух старшин расстреляли.

...14 февраля 1942 г. нашему 1059-му полку 297-й дивизии был дан приказ - освободить от немецко-фашистских оккупантов село Мало-Яблоново. Зачитал нам его комполка, пришедший на передовую. Ну что ж, мы пошли вперед все с теми же 10 патронами на брата, вражеская канонада не давала возможности бежать во весь рост или ползти по-пластунски, была метель, пурга, впереди ничего не видать, а мы идем в атаку.

...Когда мы заскочили на высотку, один немец бросил гранату через меня, она сзади взорвалась, и мне попал осколок в левую лопатку. Вот эта медсестра меня перевязывала. Положено, раз раненый, иди в госпиталь, но я не пошел, потому что мы эту высотку не до конца взяли. А кровь-то играет - столько сил потрачено и не взяли. И я остался в строю. Высотку взяли. Я ушел в госпиталь. А потом сдали и эта девушка осталась с ранеными и попала в плен. Судьбу ее я не знаю. За этот бой мне дали Славу III степени.

...Я шел в километре или полутора за нашими боевыми порядками и вдруг увидел поле, усеянное убитыми и раненными нашими солдатами. Молодые ребята, с гвардейскими значками, в новеньком обмундировании, в гимнастерочках… Немецкий пулеметчик сидел в ДЗОТе и косил наших солдат. Такое вот неумелое было преодоление нейтральной полосы. Солдатики были готовы на все, а командиры не умели правильно наступать. Нужно было подтянуть минометы, какую-то артиллерию, подавить этот пулемет, но нет, командиры гнали: "Вперед! Вперед!". Это был жаркий день. Помню что сестричка медицинская бегала по полю, и кричала: "Ой, люди добрые! Помогите мне! Помогите мне их убрать в тенек!". Я помогал ей перетаскивать раненых. Большинство было в шоковом состоянии, то есть без сознания и трудно было определить, кто ранен, а кто уже мертвый. Впечатление было очень тяжелое… Какие мы несем потери, чем достается война…



...За пару часов до атаки нам сказали, что без десяти восемь по высоте "Катюша" "заиграет". Мы обрадовались, у "Катюши" залпы мощные, её огонь, кроме того, ещё и очень сильное моральное воздействие на немцев оказывал. Конечно, после такой подготовки мы могли бы идти в атаку безбоязненно. Но вот, на часах уже 7:50, 7:55, а "Катюша" не приехала. Я не знаю, почему так получилось. Возможно, машина где-нибудь застряла по пути. Однако, так или иначе, атаку ж никто отменять не станет. И ровно в восемь в воздух влетела зелёная ракета. Эта значит, вперёд пехота, в атаку! Без "Катюши", без артподготовки. И попробуй останься в окопе - расстреляют без разговоров.

...Румыны сдавались с оружием без боя. Что с ними делать? На 50 человек посылали сопровождающим одного разведчика, чтобы их не перестреляли по дороге. Двоих послал. Нас трое осталось. А тут еще до хрена взяли в плен. Впереди деревня, в которой засели немцы. Тогда командир взвода говорит, вернее показывает им на пальцах: "Если возьмете деревню, то вас в плен не берем, а отпускаем домой". Выстроили их в цепь, сами сзади как заградотряд. Взяли эту деревню втроем с помощью румын. Написали петицию и послали их без сопровождения.

...Мы лежали с Ольгой на расстоянии вытянутой руки. Говорили тихо потому, что перед нами недалеко был немец. Они же все прослушивают. У них охранение организовано было лучше все-таки. Мы старались не шевелиться, потихонечку сказать что-то, выследить. До того все затечет! Допустим, я говорю: "Оля, я". Она уже знает - она этого не будет убивать. После выстрела я только помогаю ей наблюдать. Говорю, допустим: "Вон за тем домом, вон за тем кустом", она уже знает куда смотреть. По очереди стреляли. Днем мы обязательно лежали на позиции, ночью приходили, и уходили ночью. Каждый день. Без выходных.

...Американский танк "Шерман" изнутри был очень хорошо выкрашен. Хорошо - это не то слово! Прекрасно! Для нас тогда это было нечто. Как сейчас говорят - евро-ремонт! Это была какая-то евро-квартира! Во-первых, прекрасно покрашено. Во-вторых, сидения удобные, обтянуты были каким-то замечательным особым кожзаменителем. Если танк твой повредило, то стоило буквально на несколько минут оставить танк без присмотра, как пехота весь кожзаменитель обрезала, потому что из него шили замечательные сапоги! Просто загляденье!

...Танк, с брони которого я успел спрыгнуть на дорогу, был зажат между двумя подбитыми «тридцатьчетверками» Я выбрал позицию справа от него, за уступом и стрелял из автомата по наступающим немцам, повторяя шепотом – «Боже! Если ты есть, спаси!». Представляете, что это было за побоище, если такой коммунист, как я, впервые в жизни вспомнил о Боге...

...Один из самолетов спикировал и на наши позиции, но вместо бомб над окопами замельтешили сотни листовок. Осторожно, с оглядкой я поднял одну из них. На ней был изображен лейтенант с типичными семитскими чертами лица и поднятыми вверх руками. Жирным шрифтом выделялись слова: «Убивайте комиссаров и жидов, сдавайтесь и возвращайтесь по домам. Эта листовка служит пропуском к свободе». Я был уверен, что и другие бойцы читали эти листовки. В глазах однополчан явно отражались волнение и страх перед неизвестностью. А мне, подумал я, не остается ничего иного, как стоять насмерть в этом своем окопчике, что он моя крепость надолго, а может быть и могилка моя. Я украсил стенки окопа сосновыми ветками и вырезанным из газеты портретом Сталина и был готов умереть в бою за любимого вождя.

...Капитан Барабаш был талантливый, смелый очень уважаемый офицер. Но немножко такой: "Вперед!" Говорили, что он сидел, потом был отправлен в штрафной батальон и уже оттуда прибыл в дивизию и возглавил разведроту. Погиб по своей дурости и ребят положил... Двенадцать человек тогда погибло. Дивизия шла в наступление. Они, конечно, шли первыми. Заметили в лесу немецкий обоз. Он приказал снять пилотки и вперед! А там траншея 1941 года заросшая, а в ней батальон немцев... Их в упор из пулемета и положили. А если бы шли нормально, как разведчики. Залегли, проверили, остановили дивизию. Подползли, узнали... Жена его не могла поверить, что он погиб. Говорила: "Это не тот человек, которого можно убить". Пока ей тело не показали - не верила. Потом собрали у кого, что было. Все отдали, поснимали все, часы... Наложили ей мешок... Дети ж были... проводили ее.



...Мода еще такая была у самострелов, над бруствером, во время обстрела, руку поднимет и держит, пока ее немец не поранит. Это называлось – «голосовать на выборах». Мы, командиры, строго следили, чтобы такого явления у нас не было .Через буханку хлеба на передовой в руки не стреляли , где ж ты на «передке» буханку хлеба найдешь.

...С особистами я не сталкивался, их прямо оминал десятой дорогой, и лишнего не болтал, и других предупреждал. А то бывало такое, что другие разговорчивые очень, он болтает и болтает, потом смотрим, его забрали уже.

...Я мечтал, что если выживу, то сразу пойду учиться. В любом освобожденном нами населенном пункте я сразу искал уцелевшее здание школы, заходил в какой-нибудь класс, садился за парту, и мечтал, как я снова буду учиться. Мог так сидеть долго, (если позволяла обстановка), испытывая наслаждение от школьной атмосферы. Некоторые товарищи считали мою «страсть к посещению школы во фронтовой обстановке» каким-то чудачеством и последствиями контузии.

...Я помню, прошел уже со своим танком километров 15 - сколько техники немцы бросили: обеспечивающие машины, ремонтные мастерские. Заходишь в эту машину а там белые полотенца для обслуживания материальной части. Мне бы это полотенце взять для того, чтобы нос вытереть, а у них это все в ящиках, они что-то ремонтируют, вытирают полотенцами. Думаю: "Да, хорошо живете, ребята!".

...Немцы чистили открыто траншеи. В этот день можно было хоть десяток немцев убить. Но, понимаете, убить человека в первый раз! У нас разные люди были, одна из партизан была - Зина Гаврилова, другая секретарь комсомольской организации - Таня Федорова. Мы с Марусей Чигвинцевой только смотрели. Мы так и не смогли нажать на курок, тяжело. А они открыли счет. И когда мы вечером пришли в землянку, начали впечатлениями обмениваться, мы ничего с Марусей не могли сказать и всю ночь ругали себя: "Вот трусихи! Вот трусихи! Для чего же мы приехали на фронт?" Ну, нам стало обидно, почему они открыли счет, а мы нет?

...На станционных путях наши бойцы обнаружили цистерну, окрашенную в белый цвет. Сорвав пломбы, открыли люк. На ремне опустили в цистерну котелок, зачерпнули, попробовали – чистый спирт. И все накинулись на это «пойло».А какой-то «умник», который уже наклюкался, решив облегчить процесс доставания горючего, выстрелил по цистерне. Она рванула облаком огня. Свыше десяти бойцов погибли на месте. Не случайно в этот же день, рассчитывая, что большинство бойцов ударились в запой, немцы перешли в контратаку со стороны Шепетовки.

...Разжились трофеями - консервы, вино. Расположились на бруствере кюветика или окопа. Консервы жуем, вином запиваем. И наши "илы" летят. Вот, думаем, они сейчас им дадут! Они нас пролетели, потом развернулись - и как начали по нам... Мы только успели залезть в эту яму...Сплошное покрытие! Хорошо работали. Ну ничего, никого не ранило. Потом идем дальше, - кто-то бегает впереди. Вроде на немцев не похоже, не по-немецки бегают. Подходим ближе. Их там стало уже человек пятнадцать. Ближе, ближе - не похоже на немцев, не то поведение. Потом как начали материться - свои! Самый простой пароль русских - матешки. Спрашиваем: "Вы откуда? Там же немец должен быть!" В общем, кое-как сообразили, что это разведчики дивизии. Другого фронта. Мы первые замкнули кольцо!



...Принесли меня, положили на траву, помню дали борща хорошего такого, жирного. А потом здоровенные девки стали нас на носилках таскать в теплушки, уже на Москву. И когда нас погрузили, мы поехали, слышу, в соседнем вагоне песни запели. Я у старого солдата спрашиваю: "Что это такое?" - "Ну те девки, которые нас грузили" - "А почему они в Москву едут?" - " Рожать" - "Как рожать?!" - "Ну когда в октябре всех поголовно забрали, матери им сказали: "Побыстрей забеременей и возвращайся домой" Вот так и получилось. Это закон жизни, я их не осуждаю.

...Этот бесстрашный и жизнерадостный человек, получив в 1944-м из Белоруссии письмо, что вся его еврейская родня - 36 человек расстреляна немцами в Минском гетто, помрачнел и осунулся. Он поклялся жестоко мстить фашистам. В Губене Николай бросил две противотанковые гранаты в подвал, где прятались гражданские немцы. Перед этим он крикнул им на немецком, за что мстит. А свидетелей своего поступка предупредил: «Можете меня выдать! Мне все равно».

...Разведрота - в основном русские. Один казах, кабардин отличный мужик, один цыган, посредственный разведчик, но играл на любых музыкальных инструментах.

...Много было таких должностей, вроде человек на фронте, а за всю войну ни разу из винтовки не выстрелил и немца в глаза не видел. Я пока на фронт не попал, даже не представлял, что такое явление где то распространено. Сидим на передовой, грязные и оборванные, редкой цепью фронт держим, а когда попадаешь в тыл дуреешь, сколько там народу... Хари холуйские наетые, можно мордами башню танка заклинить.

...У нас в батальоне был взвод 45-мм орудий, две пушки. Называли мы их "Прощай, Родина!", потому что, гибли они очень часто. Если на сорокапятку "тигр" идет - все, убегай! Расстреляет или раздавит, ничего она ему не сделает.



...Другой раз веду троих пленных в тыл, и тут обозники, и другие разные «тыловые крысы» начали порываться этих пленных пристрелить. Не дал. Идем дальше, проходим мимо танкистов. Мне какой-то лейтенант говорит – «Солдат, дай я их своим танков раздавлю!». Как же, нашел развлечение. Сказал ему - «Ты сначала сам немцев в плен возьми, а потом хоть целый день по их костям на своем танке раскатывай!». Довел их до сборного пункта, немцы кинулись меня благодарить, стали жать руку, а мне неудобно, кругом наши солдаты, странно на меня смотрят…

...Там в блиндаже я котелок нашел, немецкий, с крышечкой. Давно за ним охотился. В котелке какой-то жир был налит. Полбулки хлеба немецкого еще взял, и плащ-палатку. Все это в вещмешок положил. Мы же полуголодные воевали. Иной раз думаешь: наесться бы вволю, так, чтобы не хотелось, и пускай потом убивают.

...Раннее утро стояло. Туман то появится, то рассеется, посветлей становится. Метров триста прошагали, смотрим из противотанкового рва - немцы. Около восьми человек, рукава закатаны, все с автоматами, и молча на нас. Не стреляют. У меня автомат на плече висел, стволом вниз. Я его еще с вечера зарядил, семьдесят один патрон. Я это помню, думаю: "Cейчас я их резану, всех скошу". На колено встал, затвор передернул, на спуск жму, а он не стреляет. Напарник мой на траву лег, а у него карабин, но он тоже не стреляет, растерялся, наверное. Немцы к нам ускоряются. Тут я впервые в жизни такое почувствовал, волосы вертикально встали, пилотка вверх пошла. До того испугался. Метров сто до нас им оставалось, один рывок и все. Вдруг они разворачиваются и обратно, в ров. Оглядываюсь, наши солдаты бегут. Оказалось, рота, 392-го полка, нашей дивизии, наступала, развернутой цепью. - Ну, говорят, ваше счастье, что мы рядом оказались, это немецкая разведка. Они бы вас сейчас прихватили.

..."Катюшам" данные для стрельбы готовили заранее и видно не сообщили еще, что оборона прорвана. Они по уже нашему рубежу дали залп в четыре машины. И такое бывало. И вот, когда "Катюши" сыпанули, я не успел в траншею спрыгнуть, успел только на землю упасть и голову закрыл руками. Думаю, убьет, так убьет, а встанешь, точно осколок поймаешь. Залп у них короткий, но мощный, плотный. Сыплют густо, в шахматном порядке. Убило многих тогда.

...Дело было в Словакии на реке Грон. Зимой мы там стояли в обороне. Река не широкая, но с очень быстрым течением, поскольку стекает с гор. Мы ее Гроб прозвали - уж больно много разведчиков погибло. Незадолго до того у нас сменился командир роты. Дело было так. Разведчик, хороший парень, вернулся с задания. Выполнить его не получилось - это же не свинью украсть, а человека, который ждет, что его украдут, да еще и вооружен до зубов. Командир на него: "Знаешь, что невыполнение задания карается смертью!" Вытащил пистолет и шлепнул его.

...В промежутке между взрывами к нам в окоп солдат спрыгнул, молодой совсем парень. Боеву на ногу прыгнул, тому больно, он на него заорал: "Пошел отсюда, самим тесно!" Солдат просит: "Ребята, сейчас, только обстрел кончится" Но Боев его выгнал. И только он выскочил, мина, последняя, по крыше окопа рванула. Она же мгновенно срабатывает, только песок задела, и взрыв. Сосенки мои разметало, нас с командиром расчета волной об стенки ударило. У нас с Боевым контузия, но ни одной царапины. В ушах звон, я с того времени слышать хуже стал, а парень тот погиб. Говорю Боеву: "Ну, зачем ты его выгнал?" Тот молчит, переживает.

...Солдаты пошли в атаку, а мы таскали раненых. Вот, я помню, взяли одного какого-то офицера, а у него чемоданчик. А мы с четырех утра не спавши - не евши. Говорю: "Брось чемодан", ну что там у него в чемодане? Тяжело же таскать! "Не брошу, не тащите меня, если не хотите с чемоданом". Ну, потащили, что с ним делать. Уже после войны я узнала, что у него в этом чемоданчике была маленькая скрипка. И он не хотел ее бросить. Это уже при встрече выяснилось.

...Я как раз только прибыл с курсов в свой полк, то увидел картину, которая произвела на меня просто тяжелейшее впечатление... Комендант штаба полка, татарин, лично расстреливал с десяток немцев. Но как оказалось, это были не немцы, а одетые в немецкую форму власовцы. Они стояли группой, и кто плачет, кто что, а он в них стрелял из винтовки...

...Снаряд в борт! Механик кричит: "Командир! Радиста Тарасова убили!" я наклоняюсь над Тарасовым он весь черный, через него снаряд прошел. Еще раз удар! Танк заглох и вспыхнул! И тут уже надо было спасаться, потому что танк горит. Откинул люк, крикнул экипажу: "К машине!" и выскочил. Все трое выскочили, убитый остался в танке. Мы выскочили на картофельное поле. Кругом свистят пули, я ранен, у меня из левой ноги кровь хлещет... Пока мы лежали танк перестал гореть. Я лежу и говорю: "Ну что ж ты не горишь, что не горишь?" Ведь если бы он не сгорел, мне бы грозил штрафной батальон, потому что я имел право оставить танк в двух случаях: во-первых, если он сгорел и во-вторых, если вооружение вышло из строя... Кстати, потом я читал в "Комсомольской правде" заметку про этот бой. Правда, там было сказано, что: "семь раз немцы поджигали этот танк, и семь раз механик-водитель его тушил". Ну это, конечно, вранье! Этого не может быть! Это написал секретарь комсомола батальона, ему простительно.



...Завидовали мы немцам. У них мины чистенькие, крашеные, а наши кое-как обточат, смазкой обмажут, чтобы не ржавели и на фронт. Чистили их от смазки все вместе. Летом еще ничего, а вот зимой смазка замерзала, и мины, бывало, застревали в стволе. У нас в батальоне два случая было, что разрывало минометы. Бой идет, или артподготовка, - стрельба, грохот. Ты стреляешь и своего выстрела иногда не слышишь. Заряжающий, тем более, он же автоматически действует, особенно, когда беглый огонь ведем. Он мину зарядил, а она в стволе смазкой затормозила, замедлилась. Заряжающий за другой миной отвернется, думает, что выстрел прошел, а она еще там сидит, он следующую к стволу подносит и взрыв. После этих случаев, я со своими заряжающими договаривался, что левой рукой буду наводить, а правую держать на стволе. Рукой почувствую, что мина пошла и кивну, тогда можно следующую подносить. Другие расчеты потом так же стрелять стали.

...Приходилось к каждому пекарю приставлять автоматчика, так как вся мука была под строжайшим контролем, хлеба доставалось по 200-250 грамм на человека - для военного это было мало, а полевая кухня приезжала крайне редко. Дошло до того, что собирались от каждого расчёта ребята и с топорами дежурили недалеко от дороги и ждали когда повезут раненых на повозках. Немцы бомбили повозки с ранеными, и если ранили или убивали лошадь, а боец оставался жив, то мы его перетаскивали на другие сани. Лошадь оттаскивали в овраг, так как приходилось соблюдать маскировку, там мы её разделывали на куски. Разводили небольшой костёр и варили, а потом уносили мясо на батарею, но совершенно не было соли и приходилось довольствоваться хотя бы этим.

...А людей осталось мало-мало, почти одни девчата да ездовые. Берите, говорят, раненых, кого сможете унести, и возвращайтесь в свои траншеи. Мы взяли не всех, потому что не унести всех. А потом немцы добивали тех, кто остался, они так кричали, так кричали! - их штыками добивали.

...Обычный окопный солдат, грязный, заросший, в прожженном ватнике. Это у немецких солдат бумага туалетная была, а нас все удобствы в окопе. Саперной лопаткой боец свое «произведение» из окопа выкинет, а «аромат» стоит по всему переднему краю. Да трупы разлагаются на нейтралке...Свежий воздух, одним словом. От вшей только после войны избавились.

...Этот парень тоже сильно мерз, и вдруг он увидел, что на снегу валяется ничейный какой-то малахай, такой немецкий головной убор со специальными наушниками от мороза. Он его подобрал, одел и говорит мне: "Вот сейчас у меня уши больше мерзнуть не будут". Но только мы отошли от того места, где он подобрал эту шапку, буквально метров на пятьсот, как вдруг из тридцатьчетверки, которая стояла метрах в пятистах от нас, очередь, пуля ему попала в шею, и он валится замертво... И я даже не знаю, почему из танка дали очередь. Может, танкисты по силуэту подумали, что это немец? Первая мысль у меня, конечно, была пойти к этим танкистам и разобраться, а потом я подумал: "А какой дурак даст себя обвинять в таком деле? Он скорее и тебя самого прикончит..."

...Венгры отнеслись к нам с глубокой ненавистью и просто стреляли в спину. Ну, конечно, за дело, потому что были и грабеж, и насилие - часто подобные эксцессы происходили. Особенно свирепствовали казаки.

...Ночью транспортные самолёты вермахта летали и сбрасывали контейнеры с продуктами на парашютах. Мы, миномётчики, находились в 2-х километрах от переднего края и решили воспользоваться продуктами из контейнеров. Как только немцы запускали ракеты красного цвета, мы подключались и тоже запускали ракеты красного цвета. Слышим летит транспортный самолёт и шум спускающегося парашюта. Парашют мы снимали и вскрывали контейнеры, а там были большие банки сливочного масла, мясные консервы, хлеб в специальных упаковках выпуска 1936-38 гг. И так мы приспособились получать продукты от Гитлера. Заранее готовили ракеты различных цветов и смотрели какого цвета ракеты применяют немцы. Мы быстро заряжали ракетницу ракетами такого же цвета, как у немцев и неоднократно к нам прилетали пищевые посылки.

...Москвич, пока несли, пел все песни: "У окна гармошка, и сияние месяца. Все равно любимая, нам с тобой не встретиться!" Притащили к своим, но он потом скончался от ранения в живот.



...Появились в части какие-то связистки, на которых все офицеры переженились. Когда потом в Москве был съезд ветеранов полка, я увидел этих старых связисток, которые приехали уже в качестве многолетних жен офицеров нашего полка. Я тогда думал, они просто блядюшки были, а оказалось, что эти связи сохранились на всю жизнь.

...Медсестры, это действительно сестры наши были. Она тащит раненого, и летом, и зимой, и винтовку его, и патроны на себе, бросать нельзя. И плачет бедная, но все равно вытащит. Она над ним стоит, и перевязывает, и успокаивает. Когда вошли в Белоруссию, у дома остановились, видим, рядом медсестра перевязывает раненного, и вдруг мы слышим взрыв, крик. Их обоих там и убило.

...Меня там ранило под Сиротино, на два пальца от сердца осколок попал. После этого я 9 месяцев уже в разведку не ходил, на миномете постоянно был. Как дохнешь, так из раны гной валит. В санроте была врач татарка, мл. лейтенант, она один осколок сверху вытащила, а другой остался, не достать его было под ребрами, так он и остался, до сих пор сидит.

...У меня в револьвере было 7 патронов, 38-го года выпуска. Каждый второй дает осечку, поэтому я рассчитал 3 патрона на немцев, которые будут ползти и 4 на себя, чтоб с гарантией застрелиться. Так что я лежал, отвинчивал кубики с петлиц, чтобы если попаду в плен меня приняли за солдата и меньше издевались, и думал: "Господи, спаси меня! Если это произойдет я всегда буду верить в Тебя". Так и произошло. И по сей день верю… Хотя в моем представлении Бог- высший космический разум. В этот момент слышу залпы "Катюши". Немцам досталось. Они: "Вай-вай-вай" и побежали - им уже не до нас было. Я слышу они там какого-то своего раненого потащили и в этот момент в блиндаж задом вползает немец. и … засыпает. Вот такая вот фантастика. Шел восьмой день наступления, немцы уже были пьяные, измотанные и воспринимали окружающую их действительность такой, как она была. Он не думал уже, кто там в блиндаже, он думал что туда стреляли и никого там нету и заполз. Я своему Слепову показываю - иди и ножом его. А он мне показывает - я ножом не умею. Тогда я ему так у виска показываю, он понял, отполз, взял нож и только раз я слышал, как немец прохрипел, но он его кромсал довольно долго.

...Сажали нас по пять-шесть человек на танк и вперед... Если начинается сильное сопротивление - спешиться... Если танк быстро едет - бегом за ним... И в каждом бою из этих пяти, двое обязательно погибнут: И это еще в лучшем случае!.. Мы все это прекрасно понимали, и даже и не мечтали выжить на войне, одним словом - смертники... Никакой надежды...

Часть 3

---

Гуд ньюз эвриуан!

Милиция в «Транснефти» Миноритарий «Транснефти» Алексей Навальный через суд заставил милицию проверить, кому жертвует миллиарды «Транснефть» Миноритарий «Транснефти» Алексей Навальный вот уже два года пытается выяснить, на что идут гигантские благотворительные траты «Транснефти». В 2005-2008 гг. они составили почти 15 млрд руб., а получателей средств компания не раскрывает. Читать целиком Эта статья в блогах [?] ugfx, konfuzij, palychpalych, zav-jj

Ведомости сегодня пишут о нашей небольшой, но очень приятной победой над милиционэрами, покрывающими Эффективных Менеджеров из компании "Транснефть".
К сожалению, приговорить весь личный состав УВД ЦАО к расстрелу не удалось. Хотя по степени жульничества, безделья и охламонства это явно одно из передовых подразделений МВД РФ.

С лета 2008 года они рассматривают моё заявление с требованием проверить благотворительные платежи Транснефти.
Растворившиеся в омуте Большого Бизнеса полмиллиарда долларов за два года заслуживают проверки, ведь так?
Из всей этой суммы удалось найти только один миллиард рублей, которые направили на какое-то очень благое дело. В благотворительный фонд "Кремль-9".
Нам удалось эээээ... уговорить одного из директоров Транснефти - Олега Вьюгина - поднять вопрос о раскрытии информации, но это ни к чему не привело.

Ну и вот. Почти два года менты морочали мне голову. Отказ-обжалование-отказ.
Под конец просто сказали: ничего не знаем, дело потеряно.
Служебная проверка?
Ок, служебная проверка назначена, но не проведена. Не знаем почему. Можете жаловаться.

Тогда мы решили зайти с другой стороны и обжаловать уже в целом незаконное бездействие МВД, затрудняющее доступ к правосудию.

Таганский суд три раза переносил заседание. Менты не пришли/прокурор не пришел/документы не прислали и т.д. Типа, сейчас документы пришлём по факсу. Ждем два часа - документов нет.

В итоге, как мне показалось, люди в погонах уже и судью довели до белого каления.
Поэтому когда заседание состоялось, УВД ЦАО виртуально возили мордой об стол. Даже прокурор мои требования поддержал.

Решение суда можно посмотреть здесь.
Требования о вынесении всем фигурантам неполного служебного соответствия уже нами направлены. Может и не добьёмся этого, но премии точно лишим

Особых иллюзий в связи с решением суда я конечно не питаю - помню как испуганно бегают глазки у всех чиновников при слове "транснефть" - но так же тупо отфутболивать наши заявления уже не получится.
Следите за развитием событий.


 

@темы: @Ведомости, Транснефть

---

Никита Михалков - интервью Татьяне Москвиной

Аргументы.ру: На экраны страны вышла новая картина Никиты Михалкова «Утомленные солнцем – 2: Предстояние». И на нее уже активно пошли отклики. Некоторые критики рассматривают ленту как «личную галлюцинацию» Михалкова, а не как плод труда сотен кинематографистов.

- Никита Сергеевич, и давно повелась эта манера – обсуждать не фильм, а вас лично?

– Остается сожалеть, что в такой огромной стране осталась только одна большая мишень, в которую интересно стрелять! Меня буквально отождествляют с фильмом и говорят только обо мне. Когда прокатчики, купившие картину, пишут рекламный слоган «великое кино о великой войне», это опять я написал. Нет, я должен был пойти к ним и усовестить их: как вам не стыдно! Это все равно что вот я вам продал помидоры и ушел к себе делать другие помидоры. А вы разложили их на рынке и кричите: кому гнилые помидоры!

Про меня могут говорить и писать что угодно, но есть люди, которые хвалить меня не смеют, я не хочу, чтоб они меня хвалили. Это будет значить, что я не туда пошел и не то сделал. Такие люди для меня – маяк и ориентир. Я им благодарен даже. Очень легко потеряться в мире лжи, похвалы и лести, прикрывающей равнодушие…

– Ушли из жизни ваши любимые операторы, вы расстались по тем или иным причинам с прежними сценаристами. Вы были по преимуществу камерным лирическим художником. И в формуле «война и мир» явно предпочитали прежде всего мир. Теперь вы выходите в новое пространство с новыми соратниками. Другая жизнь?

– То кино кончилось. Прежнее кино – кончилось. Многие, понимая это, судорожно ищут, каким сейчас должно быть кино, чтобы попасть «в струю». Слава богу, я как-то естественно менялся и меняюсь вместе со временем. Не специально. Я же не проснулся однажды и не сказал себе: о, дай-ка я поменяю время и себя. Это же не диета. Это происходит органично…

Я не хотел в своем фильме пугать, нагнетать ужасы. Я хотел сказать в сегодняшний день: ребята, родные, притормозите, вы, сегодняшние, прекрасные со своим ощущением проблем. Это не проблемы! Мне хотелось бы, чтобы человек, пришедший в зал, вышел и сказал – бог ты мой, о чем я думаю, разве это проблемы, вроде того, что крыло у машины не так покрасили. А вот с чем сталкивается человек, когда Господь навлекает на него настоящие испытания! Мне хотелось бы дать иммунитет к мелочности забот сего дня. Чтоб на мелочах этих не зацикливались. Ведь что будет, если Господь пошлет нам серьезное испытание? Вроде цунами или того, что происходило после терактов в метро? Когда люди задирали цену на такси в десятки раз. Одних трагедия объединила, а другим дала повод для наживы… Неужели для того чтобы стать товарищами в высоком, пушкинском смысле слова, нам нужна трагедия – взрыв, цунами, падение самолета? Мне хотелось дать другой масштаб измерения жизни. Укрупнить человека. Мое право – поделиться со зрителем чувством чуда Божьего промысла, потому что мы выиграли войну из-за этого промысла.

– Но Верховным главнокомандующим был товарищ Сталин, и с этим ничего не поделаешь – так было.

– Товарищ Сталин, между прочим, Казанскую Божью Матерь возил на самолете над Москвой. Товарищ Сталин выпустил священников и обратился к стране: «Братья и сестры». Видимо, что-то понимая в том, что происходит. Я о другом – нельзя ставить в упрек людям то сокровенное, что являет для них основу жизни.

– Для вас важна тема родства, тема отца и Отечества. В России то и дело нужно убить отца, отойти от отца, отречься от отца, чтобы получить новую страшную свободу. И, как говорил принц Гамлет, распадается связь времен. Как вы думаете – все равно надо любить и чтить отца, пусть скорбя о его несовершенствах или ошибках? Не отрекаться?

– Конечно! Надо понимать, что такое отречение. Это очень серьезно. Когда люди крестятся, они отрекаются от беса, от греха. Отречение как понятие заряжено огромной энергией. Отречение – новый рубеж, переход за грань: все, я отрекся! За это нужно отвечать, просто так нельзя сказать слова отречения. Ведь отрекаются от того, что было так или иначе введено Божьей волей в них. А мы не придаем значения словам! Пускаем их просто так, в воздух, и теряем их смысл. Мы даже не понимаем, что можно так сказать и так сформулировать, что по большому счету никогда этот человек, ЭТО сказавший, не имеет право протянуть тебе руку. И не надо оправдываться тем, что было произнесено в ссоре, в горячке. Есть такие слова, которые даже в ссоре и горячке произносить нельзя.

– В России идет распад родственных связей. Новая жизнь обострила эгоизм, хищнические инстинкты, все суды переполнены. Папашу с мамашей можно свободно с кашей съесть. На этом фоне Михалков упорно создает свой миф о том, что любовь между родными может спасти человека, а может быть, и мир. Не знаю, насколько это утопия…

– Не важно, утопия или нет! Вспомните, как сказал Достоевский: «Если мне математически точно докажут, что истина вне Христа, я предпочту остаться с Христом, а не с истиной».

– Вы понимаете, что у вас нет полной гармонии с современностью и вы многим «не в масть»? Вот опять – группа кинематографистов объявила о своем выходе из Союза. Герман, Сокуров, Рязанов, Садальский, Смирнов хотят какого-то другого союза. Люди сторонние, просто зрители, не знают, как это и понимать.

– Когда люди объединяются на нелюбви, это так печально и бесперспективно! Мне бы хотелось вообразить, как Герман и Сокуров собираются на кухне и обсуждают последние работы Рязанова. Или как Андрей Смирнов обсуждает актерские способности и нравственные устои Садальского. И как они берут туда Отара Иоселиани, который «выходит из Союза кинематографистов» России, 30 лет живя во Франции. Который ненавидит и презирает всех нас и называл в интервью мерзавцами и убийцами. В результате они пишут письмо в газету «Либерасьон», чтоб возбудить против меня французскую общественность на тот случай, если картина вдруг попадет в Канны. А Иоселиани пишет письмо против меня в дирекцию Каннского фестиваля. Все это «альтернативный союз» называется? Что-то очень уж на пещерном уровне.

Ну, какие проблемы? вольные художники – встали и ушли. Летом будут собираться в парке Горького, зимой в клубе «Эльдар». Поскольку недвижимость союза неделима. У меня вопрос возникает к этим людям: вы боретесь за чистоту союза, а что вы для него сделали хоть раз? Ну хоть раз вы поделились со своими коллегами неимущими, на чьих картинах вы учились? На чем вы объединяетесь?

– На лозунге «Долой Никиту». А на нем долго можно проскрипеть, поскольку у Никиты Серге­евича довольно здоровый вид. И у мирового киносообщества к нему претензий нет – вот опять его картина в конкурсе Каннского фестиваля. Я слышала, по регламенту ее придется несколько сократить?

– Сократим не так уж много, чтоб не разрушить ткань. Что до Канн, то я ничего не жду, и это не кокетство. Я свое уже отождал на Каннском фестивале четыре раза, когда, полный надежд, попадал потом мордой в салат. У меня нет этого: у, ладно, гады, я вам покажу! Вот как в детстве, когда я плохо учился по математике и у меня была мечта: получить Героя Советского Союза. Сесть на коня и в бурке приехать к учительнице – вот ты меня так унижала, а я герой, на коне и в бурке.

– Так вы же потом и сели на коня и стали героем. Я-то желаю вам победы в Каннах просто из любопытства: а те, кто вас топтал за фильм, съедят тогда если не шляпу, то хоть экземпляр своей газеты?

– Не съедят! Никто ничего не съест. Если вдруг что-то получит картина – ясно, Михалков купил фестиваль. Путин или Медведев позвонили Саркози, потому что год России во Франции. Все понятно, почему дали. Мне не до этих галлюцинаций. Мне надо делать вторую часть, «Цитадель». А это восемь дней из жизни комдива Котова, когда он в 1943 году попадает к себе на дачу, в тот самый домик. Такая смесь «Неуловимых мстителей» с «Санта-Барбарой» – даю своим недругам хороший слоган…

Моя проблема была не в том, чтобы заработать денег, получить премию, понравиться начальству или кому-то за границей. Я выговорился и предстою сейчас – это у меня сейчас предстояние перед народом, перед зрителем, перед критикой… «Предстояние» – не религиозная картина, но там есть то, что нельзя потрогать руками, нельзя объяснить и не надо объяснять. Если вы не погружаетесь чувствами в предлагаемые обстоятельства и начинаете считать пуговицы на кальсонах и говорить – нет, в то время было 5 пуговиц, а не 6… ну, живите своей жизнью, смотрите другое кино. А я буду жить своей.

Портрет Никиты Михалкова кисти Петра Кончаловского
via vladvasyukhin

---

Вышел Google Chrome 5 Beta

Вчера было объявлено о выпуске нового бета-релиза популярного браузера Google Chrome. Помимо очередного увеличения производительности Javasсript-движка V8, которое само по себе уже никого не удивляет, есть ряд других, не менее интересных для пользователей нововведений.
Так, помимо синхронизации закладок, пользователи «Хрома» теперь получили возможность синхронизировать настройки и темы. Что касается закладок, то и их тоже коснулись изменения [...]

@темы: Интернетные штучки, Сайты и Сервисы

---

Как я стал пулеметчиком

Многие спрашивали, что за фильм, в который меня все-таки взяли сниматься. Отвечаю, про военных моряков, что, как мы понимаем, крайне актуально в условиях сомалийского пиратства. Я играю пулеметчика. Роль эпизодическая, бессловесная (слава богу, не надо учить текст!), но очень харАктерная. Вот вчера были натурные пробы.

Мой герой, простой русский парень Сергей Ребров, погибает на четвертой минуте [...]

@темы: кино, Феньки, Блог, фото, юмор, вмф, Жизнь

---

Стратегия грез // К 2015 году от русского кино ждут только прибыли Если государство в течение пяти лет выделит отечественному кинематографу $400-450 млн и создаст условия для его развития, в 2013 году кинопроизводство в России перестанет быть убыточным, а в 2015 году продюсерам уже не потребуется господдержка. К такому выводу пришли Минэкономразвития… открыть материал ...

@темы: кино, Шаги по стеклу

---

Приветы через Твиттер

Не знаю, что это за мужик, но оператором у него – сама Тина Канделаки

UPD Судя по комментам тут и в ЖЖ, многие не знают старый анекдот. Специально для них –
Приехал президент Никсон в СССР и подарил Брежневу машину. Тот говорит, давай я тебя прокачу. Ну, едут, проезжают пост ГАИ. А машина-то без номеров! Гаишник [...]

@темы: Феньки, Блог, белых, ВидеоАрхив, Жизнь, привет, Политика, твиттер, канделаки

---

Немцы в городе

Совершенно крышесносительные фотографии. Особенно, если не знать контекста.







Отсюда

@темы: ЖЖ Марины Литвинович

---

Бедные иракские кочевники.

Посколько путевые заметки из автопробега по Средней Азии вам уже надоели, сделаем небольшой перерыв. Месяц назад я уже рассказывал про иракских кочевников, сегодня разбирая фотографии я решил сделать про эту семью отдельный пост. К сожалению, кочевники оказались совсем не общительными, так что увлекательного рассказа не ждите!



Кочевники живут на севере Ирака в Курдистанском регионе. По их словам, живут они очень бедно, еле сводят концы с концами. Оказалось, что кочевники одна из самый богатых представителей иракского общества, о зажиточности говорят дорогие машины, хорошая одежда и богатые дома, где они проводят зимы.


На одном месте они проводят 2-3 месяца, всего "кочуют" 9 месяцев в году.


Мы приехали в одну из семей. Это обычный дом кочевников. Для постройки своих временных домов они используют наемный труд.


Кстати пасут скот тоже не сами кочевники, они только владеют стадом, пастухов нанимают из местного бедного населения.






Мужчины и женщины живут отдельно.


Вот так выглядит обычный дом иракского кочевника. Налево - спальня, направо - гостиная.


Иногда комнату отделяют легкой перегородкой, там спят дети.


Мужчины целыми днями общаются, пьют чай и "руководят" общиной. Почти все в национальных костюмах.




Тяжела жизнь простого кочевника. Целыми днями думать о том, как бедные наемные пастухи пасут твоих овец.






Очень милые и красивые детишки. В среднем в одной семье от 5 до 10 детей.




Если мужчины пьют чай и болтают, то у женшин куча дел по хозяйству.


Эта семья занимается овцами. Каждая овца стоит в среднем 200 долларов.
















На моей страничке на Турбине можно будет найти фотографии не вошедшие в этот отчет.
Спонсоры нашего путешествия: Samsung Electronics, Лаборатория Касперского и сайт Турбина.ру

<center><a href="http://zyalt.livejournal.com/242384.html" title="Бедные иракские кочевники."><img src="http://varlamov.me/img/genput11/00s.jpg" /></a> <a href="http://zyalt.livejournal.com/242384.html"><strong>Бедные иракские кочевники.</strong></a></center>

@темы: Путешествие, Фотопутешествия и еще, Портрет, Ирак, Дети, Люди